Я вспомнила, что о таких случаях часто писали в газетах. В самом неказистом на вид пригородном доме мог скрываться изменник или преступник.
«Кажется, девочка слишком быстро взрослеет… в Неаполе… как обычно… левскиом». Что за «левскиом»? Это же бессмыслица. Ерунда какая-то.
О, я, должно быть, все перепутала! Я знала, что у меня сильное воображение, и оно, видимо, сбивало меня с толку. Но если нет, тогда потом у меня определенно будет о чем написать.
За два дня до круиза я решила успокоить свою совесть. Во мне проснулись благоразумие и осмотрительность. В конце концов, стоило, наверное, рассказать кому-нибудь о необычных сторонах моего визита к Верритонам. Я из тех, кто предпочитает сразу действовать, не теряя даром времени на размышления, поэтому я бросилась к отцу в кабинет. Увы! Только затем, чтобы быть остановленной яростным стрекотанием пишущей машинки и услышать его рассеянное: «Что случилось, Джо? Это важно? Я весь в работе, пока не закончу».
Я ретировалась, пробормотав, что ничего особенного. Я могла бы и так догадаться, что он не захочет со мной разговаривать. Как раз тогда он почти все время молчал за едой; так всегда бывало, когда книга подходила к концу.
Потом я вспомнила про дядю из Скотланд-Ярда. Все могло оказаться ерундой, но поговорить с ним по секрету не мешало. Я могла спросить, известно ли им что-нибудь о крайне респектабельном, по видимости, Эдварде Верритоне. Я вышла на улицу в телефонную будку, вызвала Уайтхолл 1212 и спросила, можно ли поговорить с моим дядей, старшим инспектором Форестом. После некоторой задержки меня соединили с его офисом, но там сказали, что старший инспектор в Париже и, вероятно, пробудет там до следующего понедельника. Это важно?
— Вообще-то, нет, — сказала я, поблагодарила и повесила трубку. Сама судьба толкала меня в этот круиз, и желание довериться кому-нибудь пропало.
Когда я пришла домой, то уже твердо решила ехать с Верритонами и ничего никому не говорить о своих подозрениях.
Глава 3
На борту «Кариновы»
При первом же взгляде на «Каринову» я воспряла духом. Ослепительно белый пароход с желто-белой трубой водоизмещением не меньше тридцати тысяч тонн. Вид его привел меня в восторг, потому что я обожаю корабли, хотя никогда не плавала далеко по морю. Однажды мы возвращались на большом пароходе из Марселя и еще раз — из Генуи.
Формальности были сведены к минимуму, и таможню мы не проходили. Пока я вслед за миссис Верритон карабкалась по огражденному трапу, дети возбужденно бежали впереди.
Это ее портрет висел тогда в гостиной. Только в жизни она выглядела старше и как-то болезненнее. Она, безусловно, оставалась еще очень красивой и была безупречно одета, но все говорило о том, что нервы у нее на пределе. Она все время курила, и руки ее ни на секунду не оставались в покое. А когда она заговорила, то у нее оказался такой странный срывающийся голос, какого я и вообразить не могла.
Тем не менее, она тепло со мной поздоровалась и вела себя дружелюбно.
— Вы не должны позволять, чтобы эти двое слишком многого от вас требовали, — сказала она, когда мы шли по коридору. — На пароходе для них найдется масса занятий. Это только мой муж думает, что кто-то должен есть с ними и укладывать их вовремя спать. Они теперь достаточно взрослые, чтобы не выпасть за борт, и я думаю, здесь будет много других детей, с которыми они смогут играть.
Сначала мы пошли в каюту Верритонов, которая находилась на палубе А. Огромная отдельная каюта с примыкающей ванной комнатой. Потом стюард открыл дверь и показал смежную двухместную каюту, которая оказалась поменьше, но тоже с ванной.
— Детей сюда, сэр?
— Да, сюда, — сказал Эдвард Верритон, оглядываясь вокруг. Все хорошо. Лучше и быть не может. У них будет своя дверь в коридор, не нужно будет без конца ходить через нашу. Теперь каюта молодой леди. А-21.
— Это здесь рядом, я провожу.
Дети увязались за нами, громко болтая.
Это была маленькая одноместная каюта с одним иллюминатором. Здесь, кажется, было почти все, что нужно, включая гардероб с большим количеством ящиков и подходящий умывальник. Постель была устроена на симпатичном лимонного цвета диванчике с желтыми подушками.
