Опасный канун - страница 24

— Я не хочу быть незамужней, — быстро вставила дочь Мимлы.

— Они должны быть сёстрами! — в отчаянии воскликнул Муми-папа. — Стало быть, дочь Мимлы твоя невестка. То бишь моя невестка. То бишь твоя тётка.

— Так не пойдёт, — сказал Хомса. — Если Муми-мама — твоя жена, то твоя невестка не может быть её тёткой.

— А не всё равно! — сказал Муми-папа. — Не получается пьесы!

— Не волнуйтесь, — сказала Эмма с удивительным пониманием. — Всё устроится. В конце концов публика ходит в театр не для того, чтобы что-то уразуметь.

— Эмуля, дорогая, — сказала Муми-мама. — Платье для меня слишком тесное… Всё время лопается на спине.

— Запомните, — сказала Эмма с полным ртом английских булавок, — не следует радоваться, когда она войдёт и скажет, что её сын осквернил свою душу ложью!

— Хорошо, обещаю быть унылой, — сказала Муми-мама.

Миса читала свою роль. Внезапно она отбросила бумагу и крикнула:

— Это слишком весело! Это мне вовсе не подходит!

— Тихо, Миса, — строго сказала Эмма. — Начинаем. Освещение готово?

Хомса зажёг жёлтый прожектор.

— Красный! Красный! — крикнула дочь Мимлы. — Мой выход — при красном свете! Почему он все время даёт не тот свет?

— Все так делают, — хладнокровно заметила Эмма. — Вы готовы?

— Я не знаю своей роли, — пробормотал Муми-папа в полнейшей панике. — Я не помню ни единого слова!

Эмма похлопала его по плечу…

— Это тоже так полагается, — сказала она. — все в точности так, как и должно быть на генеральной репетиции.

Она три раза топнула в пол сцены, и снаружи у лодок наступила полная тишина. С радостной дрожью во всем своём старом теле она подняла занавес.

Удивлённый шёпот донёсся со стороны малочисленных зрителей.

Большинство из них никогда прежде не бывали в театре.

Они увидели скалистый пейзаж при красном освещении. Чуть правее зеркального шкафа (который был задрапирован чёрным покрывалом) сидела дочь Мимлы в тюлевой юбке и с венком из бумажных цветов на узле волос.

Некоторое время она с интересом смотрела на зрителей внизу у рампы, потом начала непринуждённой скороговоркой:

Тут из-за кулис вдруг послышался, певуче и звонко, голос Эммы:

Затем слева вышел Муми-папа в небрежно накинутом плаще, повернулся лицом к публике и дрожащим голосом продекламировал:

Муми-папа заметил, что прочёл неверно, и поправился:

Муми-мама высунулась из-за кулис и прошептала:

— Так ли? Должна ль мне корону отдать сестрица невестки?

— Да, да, да, — сказал Муми-папа. — Через это я перескакиваю.

Он сделал шаг в сторону дочери Мимлы — она пряталась за зеркальным шкафом — и сказал:

— Вострепещи, о неверная мимла, и слушай, как ужасный лев в ярости сотрясает свою клетку и рычит от голода на луну!

Тут наступила долгая пауза.

— …от голода на луну! — громче повторил Муми-папа.

Ничего не произошло.

Он повернулся налево и спросил:

— Почему лев не рычит?

— Я не могу рычать, прежде чем Хомса не подымет луну, — сказала Эмма.

Хомса высунулся из-за кулис.

— Миса обещала сделать луну, да так и не сделала, — сказал он.

— Хорошо, хорошо, — поспешно сказал Муми-папа. — Миса может сейчас же выходить, потому что, не знаю, как у других, а у меня пропало настроение.

Миса медленно вышла на сцену в красном бархатном платье. Она долго стояла, прикрыв лапами глаза, и входила во вкус, как это — быть примадонной.

Это было чудесно.

— О, какая радость, — тихо прошептала Миса, неверными шагами подошла к рампе и протянула руки к публике.

Хомса в комнате освещения включил аппарат, создающий ветер.

— У них что, есть пылесос? — спросил ежонок.

— Тихо! — сказала ежиха.

Миса начала мрачно декламировать:

— О, как сердце взыграет в тот миг, как глава твоя треснет…

Она сделала порывистый шаг, наступила на подол платья и полетела через рампу вниз, в лодку ежа.