Опасный канун - страница 19
— Никому не будет ни тепло, ни холодно, — подтвердил Муми-тролль.
Филифьонка аж просияла от облегчения.
— Всё так просто? — сказала она. — О, как прекрасно. Мы справим такой весёлый Иванов день, какого я никогда не справляла, ещё как справим! Милые вы мои, это что-то прямо-таки захватывающее, с вашего позволения я присоединяюсь!
Однако празднование Иванова дня оказалось гораздо более захватывающим, чем Филифьонка могла мечтать.
— Бокал за папу и маму! — провозгласил Муми-тролль и осушил свою рюмку. (А Муми-папа как раз в это время сидел в ночи на борту театра и осушал бокал в честь своего сына. «За возвращение Муми-тролля домой, — торжественно провозгласил он. — За фрёкен Снорк и крошку Ми!»)
Все были сыты и веселы.
— А теперь надо зажечь костёр в честь Иванова дня, — сказала Филифьонка, погасила лампу и сунула в карман спички.
Снаружи небо было всё ещё светлое, и можно было различить каждую травинку на лугу. За верхушками елей, там, где зашло и улеглось ненадолго солнце, светилась красная полоска в ожидании следующего дня.
Они пошли через безмолвный лес и вышли на прибрежный луг, где ночь была посветлее.
— Как чудно пахнут ночью цветы, — сказала Филифьонка.
Над лугами тянуло слабым запахом жжёной резины. Травинки потрескивали, словно наэлектризованные.
— Это запах хатифнаттов, — удивлённо сказал Муми-тролль. — Но ведь в это время года они обычно выходят в море под парусами?
Тут фрёкен Снорк обо что-то споткнулась.
— «Прыгать через скакалку запрещается», — прочла она. — Какая глупость! Смотрите, тут полно надписей, на которые никто не обращает внимания.
— Как чудесно: всё дозволено! — воскликнула Филифьонка. — Такая ночь! А не сжечь ли нам все эти объявления? Не запалить ли нам из них костёр в честь Иванова дня?!
Костёр в честь Иванова дня разгорался. С рёвом набросился он на объявления «Петь запрещается», «Рвать цветы запрещается», «Сидеть на траве запрещается»…
В больших чёрных буквах весело потрескивало, снопы искр взметались к бледному ночному небу. Густой дым клубами валил над лугами и полями, белыми завесами повисал в воздухе. Филифьонка пела. Она танцевала на своих тонких ножках вокруг костра и расшвыривала веткой пылающие угли.
— Конец дядюшке, — распевала она. — Конец его жене! Конец, конец! Бимбелибамбелибу!
Муми-тролль и фрёкен Снорк, довольные, сидели рядышком и смотрели в огонь.
— Как ты думаешь, что сейчас делает моя мама? — спросил Муми-тролль.
— Разумеется, справляет праздник, — ответила фрёкен Снорк.
Доски с надписями рухнули, взметнув фейерверк искр, и Филифьонка закричала ура.
— Меня скоро потянет в сон, — сказал Муми-тролль.
— Теперь нужно сорвать двадцать видов цветов, так, что ли?
— Да, двадцать, — сказала фрёкен Снорк. — И обещать, что не произнесёшь ни единого слова.
Муми-тролль с торжественным видом кивнул. Он сделал множество жестов, означавших: «Спокойной ночи, утром увидимся!» — и тихонько пошёл прочь по мокрой от росы траве.
— Я тоже хочу рвать цветы, — сказала Филифьонка и, довольная, вся в саже, подпрыгивая, вышла из клубов дыма. — Я буду участвовать во всех ваших фокусах! Ты знаешь какие-нибудь?
— Я умею проделывать один страшно жуткий фокус в ночь на Иванов день, — прошептала фрёкен Снорк. — Только он невыразимо жуткий.
— Ночью я отваживаюсь на всё! — сказала Филифьонка и лихо зазвенела своим колокольчиком.
Фрёкен Снорк огляделась. Затем наклонилась и прошептала Филифьонке на ухо:
— Сперва надо пройти семь кругов вокруг самой себя, немножко бормоча себе под нос и топая в землю ногами. Потом надо дойти задом наперёд до колодца и заглянуть в него. И тогда увидишь в воде своего суженого.
— А как его оттуда достать? — спросила изумлённая Филифьонка.
— Тьфу! Это будет его лицо, разумеется, — сказала фрёкен Снорк. — Его дух! Но сперва надо набрать двадцать видов цветов. Раз, два, три — и знай: если ты теперь произнесёшь одно-единственное слово, ты никогда не выйдешь замуж!
Костёр медленно затухал, распадаясь на раскалённые угли, над полями и лугами потянул утренний ветерок. Фрёкен Снорк и Филифьонка собирали свои таинственные букеты, время от времени поглядывали друг на друга и смеялись, потому что это не было запрещено.
