— Что?! О Господи… эта сука!
Наконец-то Кэтрин поняла. Что же удивляться тому, что он избегает Нодди. Она зажмурилась что было сил, ибо ей вдруг показалось, что солнечный свет чересчур откровенно выявляет ничтожество, укрывшееся в стенах Тремэйн-Корта. Она слышала, как на ветвях березы чирикает птичка, как загудела у нее над ухом пчела. Воздух был столь неподвижен, что она слышала дыхание спящего Нодди.
— Кэтрин! Кэтрин, откройте глаза. Вы ведь знаете, что это вполне возможно, хотя я и не испытываю гордости от того, что, зачав ребенка, преспокойно отправился воевать, предоставив Мелани на свой лад управляться с трудностями. Мелани говорит, что так оно и было, и что она вышла замуж за Эдмунда, чтобы дать ребенку имя. Она очень трогательно рассказала свою историю, следовало ее записать, чтобы сохранить для потомства, да у меня не хватило пороху.
— Она лжет, Люсьен! — с силой произнесла Кэт, надеясь убедить его, даже если ддя этого придется быть чересчур откровенной, в ущерб себе. — Послушайте меня. Я кормила его, вы понимаете? И я была в отчаянии, когда увидела его впервые. Он был таким крохотным, даже меньше, чем мой собственный ребенок, и выглядел гораздо более хилым, хотя мой появился на свет на два месяца раньше срока. Нодди тоже родился преждевременно, вот почему Эдмунд не сразу успел нанять кормилицу. Мойна говорила мне, что Мелани прибегла к какому-то зелью, чтобы ускорить роды — ей надоело носить. Они с Эдмундом поженились примерно за восемь месяцев до рождения Нодди. Восемь месяцев! Будь это ваш ребенок, он наверняка оказался бы намного больше, намного сильнее. Но даже если я и не эксперт по новорожденным, Люсьен, я все же умею считать. Нодди — сын Эдмунда.
Она несколько повысила голос, чтобы слова ее звучали убедительнее, и Нодди заворочался на одеяле, недовольно морщась.
Люсьен с Кэт молчали, оба не сводя глаз с ребенка — маленького чуда, появившегося на свет в результате союза себялюбия и горя. Кэт молча молилась, чтобы Люсьен ей поверил. Она не лгала ему: она была полностью уверена в том, что Нодди — ребенок Эдмунда. Как Мелани хватило жестокости утверждать иное? После всех мужчин, которых она затащила к себе в постель после того, как родился Нодди, — отчего именно Люсьен стал для нее так важен, что она готова прибегнуть к любой, даже такой неубедительной лжи?
И к зелью! Кэт неоднократно думала, как Мелани решилась на такое, ведь она ставила под угрозу свое собственное дитя. Была ли названная Мойной причина единственной? Или она уже тогда решила, что ребенок докажет ее права на Люсьена? Нет, эту мысль Кэт сразу отбросила. Мелани вообще вряд ли способна что-то спланировать, она действует всегда под влиянием импульса, рефлекторно.
Но если выводы Кэт были верны, если Мелани и впрямь оказалась способной на столь отвратительные вещи, то кто знает, на что она окажется способной, когда в Тремэйн-Корте опять появился ее вожделенный Люсьен?
Наконец Нодди зевнул, распахнул свои голубые глаза и, глядя на нее, спросил:
— Мама?
— Да, милый, это мама, — откуда-то из-за спины Кэт ответила ему Мелани таким приторным голоском, что Кэт передернуло. — Ты скучал по мне, дорогой? Я была такой одинокой без тебя, пока болела. Поцелуй же скорее маму. Я пришла, чтобы погулять с тобой в саду. Люсьен, дорогой, не хочешь ли присоединиться к родственникам или тебе больше нравится здесь? — Ее голос резко изменился. — Валяться в объятиях наемной прислуги?
Мелани проскочила мимо остолбеневшей Кэт, обдав ее цветочным ароматом своих духов и подхватила вырванного из сна Нодди, который отбивался от нее и протягивал ручки к Кэт.
— Мама! — кричал он, и в голосе его звучал такой испуг, что сердце у Кэт облилось кровью. Он отбивался так яростно, что Мелани пришлось опустить его на землю. Не желая больше тратить время на нежности, она грубо схватила его за руку, не позволяя удрать: — Мама!
Мелани явно не успела услышать того, что Кэт говорила Люсьену, иначе она не занималась бы идиотской игрой в любящую мамашу. Она бы набросилась на Кэт и впилась ей в лицо своими длинными холеными ногтями. Но какое бы облегчение ни испытывала от этого Кэт, она скорее отдала бы себя на растерзание взбешенной Мелани, чем сидеть так, беспомощно глядя, как Нодди вдруг превратился в объект отвратительных игр его матери.
