Но все остальное имело значение. Он вспомнил теперь. Он вспомнил все. Он замер, поняв, что голый лежит на своей мачехе, а его напрягшийся член плотно прижат ко входу в ее лоно между раздвинутыми с готовностью бедрами.
Он не в силах был осознать ничего из происходящего.
Его кошмары развеялись, чтобы превратиться в кошмарную реальность. Его мир рухнул.
Его мать умерла.
Он объявлен незаконнорожденным ублюдком.
Мелани вышла замуж за его отца. Нет, не за отца. Мелани вышла замуж за Эдмунда — и родила сына!
Реальность наконец-то вломилась ему в голову и оказалась вдесятеро ужаснее самых ужасных кошмаров.
А в это время губы и руки Мелани продолжали лихорадочно побуждать его овладеть ею. Ее теплое, влажное лоно алчно прижималось к нему, стараясь утолить свою ненасытную похоть.
Это было какое-то безумие, какое-то отвратительное извращение.
Это было равносильно прелюбодейству на могиле его матери или в кровати у Эдмунда.
Он с дикой силой отпихнул ее от себя и рухнул обратно на тюфяк, едва дыша. С окаменевшим лицом он бездумно следил за игрой теней от свечи на потолке.
— Ну вот, теперь ты разозлился, — плаксиво протянула Мелани, так что он едва не расхохотался над своей недавней глупостью. Да, он мог бы смеяться, если бы не был на грани истерики. — Не надо злиться, милый, — и она наклонилась над ним и принялась легонько целовать его шею и грудь.
— Я не злюсь. Дай мне только подумать минуту, Мелани. Ты просто ляг вот тут и поговори со мной. — Он схватил ее за руку, которой она принялась было снова ласкать его живот, и заставил лежать смирно, весь обратившись в слух: он знал, что ему предстоит многое выслушать.
— Ну ладно, милый, ты отдохни, пока я все-все тебе объясню. И ты поймешь, что дела не так уж и плохи.
Кончик ее язычка снова принялся за работу, и он содрогнулся от возбуждения, почувствовав влажное прикосновение к своему соску.
— Ум-м-м, ты так приятен на вкус, милый. Ну скажи же, что я еще могла сделать? Эдмунд отказался от тебя и оставил без гроша за душой. А я не могла здесь оставаться без компаньонки, когда умерла Памела, хотя Эдмунд не возражал против этого, так как считал, что ты тоже умер, а я осталась ни с чем. И к тому же Эдмунд хотел меня, я это ясно видела. А я отчаянно нуждалась в деньгах. И вот я предприняла восхитительный шаг! Я вышла за него замуж. Ради тебя, дорогой — ради нас.
— Ради нас? — Люсьен едва переводил дух.
— Да, мой глупышка. Ну неужели ты правда этого не понимаешь? Даже Мойна понимает, что я должна была это сделать. Ты знаешь, здесь еще есть эта ужасная женщина…
— Мойна? Мойна знает? — А он-то удивлялся, почему его старая няня не хочет отвечать на его вопросы. Просто она тоже участвовала в этом заговоре. Ему едва не стало дурно при известии об этом новом предательстве.
— Ну да, конечно, Мойна. Такая хорошая женщина. Она стала моей личной служанкой и была мне очень полезна. Но хватит об этом. Ты должен выслушать меня. Милый, ты же знаешь, что я люблю одного тебя. Я всегда любила тебя. Ничто не изменилось, и мы по-прежнему можем быть вместе. Эдмунд дряхл, он не протянет долго. Я видела его завещание. Я мать его единственного наследника, и все останется под моим контролем. Этот дурак даже отписал мне половину состояния, в надежде, что за это я полюблю его. Долго же ему придется ждать! Но ты должен понять — ведь это так просто! Мы можем завладеть всем, милый. Моей половиной и половиной Нодди. Нам надо только быть осторожными.
Она заворочалась, стараясь высвободить руку.
— Пожалуйста, Люсьен, хватит болтовни. Я не могу больше. Люби Мелли, милый, люби ее скорей.
Люсьен больше был не в силах ни слушать, ни размышлять.
Он мог только действовать.
Он отшвырнул свою мачеху и вскочил с кровати.
Мелани, осознав, что случилось, в панике попыталась расцарапать Люсьену лицо, но он подхватил с пола ее голое тело и, перекинув через плечо, потащил ее по всем длинным, извилистым переходам и коридорам, вверх по лестнице, ведущей на третий этаж, к хозяйской спальне.
Пинком ноги он распахнул дверь и увидел, что Эдмунд Тремэйн сидит, глядя на огонь и словно поджидая его. Он вспомнил, как Эдмунд переносил его ребяческие выходки, никогда не позволяя себе поднимать на него голос. Он предпочитал невозмутимо выжидать, пока Люсьен, терзаемый раскаянием, с плачем сам не приходил к нему вымолить прощение. И этот метод еще никогда не подводил его — до сегодняшнего дня.
