Голова была еще более чиста и пустынна, когда рука выводила безупречные сочинения на темы вроде «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!» или «Жить стало лучше, товарищи, жить стало веселее!» Жизнь была особенно весела и хороша в колхозах. Это было прямо видно из другого рассказа в учебнике, где юный пионер помог задержать вредителя-стригуна. Этот тип ножницами стриг себе в мешочек, подвешенный у него на шее, колоски пшеницы с тучного, богатого колхозного поля. Над мешочком и ножницами я размышлял долго. Интересный был вредитель. Через несколько лет я узнал истину: «вредителями» были голодающие, боролись с ними лагерными сроками и расстрелами.
Летом 1936, когда я кончил начальную школу, в последний раз приехала в Москву бабушка: на меня с Петей посмотреть, заработать немного денег. Жить в деревне становилось все труднее, людям теперь нечем было платить ей, повитухе и швее. Была она стара и не могла подрабатывать зимами на фабриках, как делала до революции. Ее место в керосинной было занято, и поэтому она нанялась смотрительницей в общественную уборную в Центральный парк, — имея в своих расчетах и мой интерес. Каждые летние каникулы мать пристраивала меня в крестьянские семьи в разные подмосковные деревни, но в это лето не получилось, и я торчал в городе. Теперь, благодаря бабушке, я проходил без билета в парк вместо того, чтобы проскальзывать туда через заборные дыры. Я рисовал Красные Площади в секции изо, затем шел в гости к бабушке, потом ухаживал за кроликами и огородами в крошечном огороде «Дома юного натуралиста». С горохами там делались опыты. Поработай бабушка подольше в общественной уборной, из меня, глядишь, получился бы со временем генетик (и попал бы я в лагерь за это), но она скоро вернулась в деревню. А через несколько недель мама, наконец, вышла замуж.
Загвоздка была в жилье, и она разрешила эту проблему, найдя две кельи в бывшем монастырском доме на Большой Полянке. Правда, они были на территории сверхсекретного военного завода, так что нам надо было проходить и домой и из дома через проходную. Ну и коммунальная уборная и прочие удобства были хуже не придумаешь; но зато две комнаты были с отдельными входами. Жили в этих двух комнатах всего три человека из одной и той же семьи и хотели с нами поменяться. Мать объяснила, что их было в два раза больше до прошлого года, и что им захотелось уйти с того места, потому что, может, на новом месте они перестанут испаряться так быстро.
«А мы?» — спросил я.
«Мы не испаримся, — ответила мать. — Их кто-то не любит».
«А если и нас не полюбят?» — «Мы люди простые. Кому нас нужно не любить».
«А если их и здесь не полюбят? Примут за японских шпионов, как Мустафу».
«Собирай-ка лучше учебники!»
Мустафа был инженер и друг моего отца. Когда я еще не учился в школе, а отец был жив, он и его жена Талочка часто приезжали в Москву по делам и ночевали у нас ради экономии денег. Как удавалось там разместиться восьмерым, останется за пределами земного понимания. Талочка была красивая и надушенная, я таращился на нее, она это замечала и смеялась. Но однажды она приехала одна.
«Мустафу арестовали», — проговорила она и зарыдала.
«За что?» — спросила моя мать очень спокойно.
«Они говорят, он не татарин… японец… японский шпион».
«Шпион?» — спросила мать.
«А разве он японец?» — спросил Петя.
«Какой японец?! Я знаю всю его семью».
«Ну, так разберутся», — сказал Митя.
«Разберутся! Его уже убили!»
Все замолчали. Она переночевала у нас, днем ходила куда-то, ей велели возвращаться домой, и она уехала.
«Я напишу Талочке, чтобы не приезжала», — твердо выговорила мать.
«Ты что это?» — удивился Петя.
«Ничего. Вы жизни не знаете.»
«Это мы-то?»
«Вы-то. Сегодня Мустафу, а завтра Федю. И концов не найдешь».
«Ты что, ухи ела или так охуела?» — спросил Митя.
Отец молчал.
«Напиши», — сказала бабушка.
Мать письмо написала, Талочка больше не появлялась.
Мы переехали на новое место на Полянку. Наши кельи были по восемь квадратных метров, если считать по полу, и по четыре, если по потолку. Петя с Лизой и маленьким сыном Вовкой разместились в одной келье, мать со мной и отчимом (которого тоже звали Петей) — в другой.
