Пока скорая помощь отъезжала, я видела через окно, как он разговаривает с другими пожарными. Но в голове застыло его лицо в момент, когда я дотянулась до него. Когда он понял, что мы сейчас упадем.
«Не бойся», – шепнул он, когда еще не знал, что я жива, что я в сознании. «Все хорошо», – сказал он, когда еще не знал, так ли это на самом деле. Я цеплялась за эти слова, пыталась поверить в них. Но, оглядываясь назад, спрашивала себя: а вдруг он разговаривал сам с собой?
В приемном отделении больницы Ковингтона на стенах были развешаны фотографии Зеленых гор Вермонта – видимо, чтобы успокоить пациентов. Если бы я только что не сорвалась с обрыва как раз одной из этих гор. Пейзажи чередовались с табличками с просьбой при плохом самочувствии надеть защитную маску.
Фельдшер настояла на том, чтобы завезти меня в больницу на кресле-коляске – такие правила, но, как только мы оказались в приемной, я тут же встала, несмотря на ее недовольство. Я оглядела помещение, полное незнакомцев. Все пялились на меня.
Слышались мерные сигналы приборов, треск громкоговорителя, детский плач. Все было незнакомо: узкие коридоры, звуки, резкий запах антисептика – всю дорогу по коридору я держалась поближе к фельдшеру. Я оглянулась посмотреть на двойные двери, через которые мы вошли. Там не было окон, не было выходов, только еще двери в другие коридоры. Из-за стеклянных панелей пробивалось флуоресцентное свечение. Лабиринт помещений, из которого я никогда не выберусь без посторонней помощи.
Райана нигде не было – может быть, его уже осматривал врач. Или он находился на другом этаже. Может быть, в этой толпе он никогда меня и не найдет. Фельдшер провела меня мимо кучки людей, которым явно нужно было надеть маску, полицейских у коридорных выходов к узкой кровати, окруженной синими шторками. С тех пор как меня вытащили из машины, меня непрерывно трясло.
– Наверное, остатки адреналина, – сказала она, увидев мои руки.
– Да, – ответила я, сжав пальцы. Да, остатки адреналина, а не ужас оттого, что я только что висела на руках над обрывом, – ужас, который сочился из всех пор, парализуя и вгоняя меня в панику.
«Это просто страх перед неизвестным», – сказала бы Джен. Я повторяла эту фразу весь прошлый год, когда мне пришлось пойти в школу, – маме настоятельно рекомендовали прекратить домашнее обучение. Настоятельные рекомендации мама воспринимала очень серьезно. Мои регулярные вылазки из дома были важнейшим условием Джен и службы опеки. Именно поэтому Джен нашла мне летнюю подработку.
Фельдшер неуклюже похлопала меня по плечу и ушла – шторку отодвинула женщина в голубой форме. Я не застряла в машине. Я не падаю с обрыва. Мне не угрожает опасность. Дрожь медленно отступила.
Доктор светила мне чем-то в глаза, просила следить за ее пальцем, потом меня допросил полицейский. У меня на голове не было шишек, я вроде бы не ударялась головой, тем не менее, пока в машину не залез Райан Бейкер, я была без сознания. Интересно, надолго ли я отключилась.
– Перед аварией ты говорила по телефону? – спросил полицейский.
– Телефон был в сумке. И телефон, и сумка свалились в пропасть.
Доктор пальцами ощупывала мой череп – приятные ощущения, в отличие от вопросов полицейского.
– Ты что-нибудь употребляла? – спросил он. – Кроме кофеина.
– Нет.
– Значит, ты просто устала? Уснула за рулем?
Конечно, я устала. Восемь часов у меня были уроки, а потом еще два часа я занималась химией с Лео Джонсоном. Но я часто слышала, как подобные вопросы задавали маме – она умела увиливать от прямых ответов, оставаясь посередине между правдой и ложью. Слишком многое стояло на кону.
– Да не то чтобы, – ответила я. – Я пила газировку, потому что в автомате она самая дешевая. Мне навстречу вылетела машина. Поэтому мне пришлось свернуть на обочину.
– Как выглядела эта машина?
Было темно. Я закрыла глаза, пытаясь что-нибудь вспомнить. Один взгляд. Жар в салоне. Вспышка света фар, я резко выкручиваю руль…
– Я видела только фары.
Доктор мягко крутила мне голову – вперед-назад.
– Следов другой машины не обнаружено, – сказал полицейский.
