Бачманов отсутствовал долго, но вернулся с уже заваренным чаем. Следом мужчина в белом докторском халате, явно кто-то из сотрудников научного отдела, нес поднос с чашками и множеством розеточек с разными вареньями.
— Люблю почаевничать в исконно русском стиле, — объяснил Бачманов, проворно переставляя розеточки с подноса на стол. — Надо бы еще крендельков, да послать за ними некого, все, кроме меня, заняты.
— Если я отнимаю у вас время… — начала было Вера, но Бачманов не дал ей договорить.
— По субботам у меня «творческие дни», — сказал он. — С утра раздаю всем поручения, а сам придумываю темы для будущих картин. Вы, Вера Васильевна, нисколько не мешаете мне придумывать. Напротив, за разговором в голову скорее приходят свежие мысли. Вот прямо сейчас осенило! Взял в руки чашку и подумал, что надо будет попросить Владислава Казимировича сделать чертенка для картины о вреде пьянства. Представляете — пьяница просыпается утром, берет в руки бутылку, а оттуда вылезает черт и машет ему рукой!
— Замечательная идея, Иван Васильевич! — одобрил сотрудник в халате.
— Это как в старом еврейском анекдоте, Василий Фомич, — улыбнулся Бачманов. — Невеста согласна, осталось уговорить Рокфеллера. Вы же знаете характер Владислава Казимировича. Он запросто может послать меня с моим чертенком к черту.
Сотрудник вздохнул, подтверждая, что да — может, сунул пустой поднос под мышку и ушел. «Как сегодня все славно получается! — порадовалась Вера. — Только бы не дать разговору свернуть в сторону!»
— Скажите, а кто такой Владислав Казимирович и как он сможет сыграть чертенка в бутылке? — спросила она.
— Не сыграть, а снять. — Бачманов закрыл форточку и жестом пригласил Веру пересесть на стул, стоявший у стола. — Владислав Казимирович Стахевич — наш аниматор. Кудесник, чародей, корифей, но вот характер… Простите, вы, наверное, не знаете, что такое аниматор. Это специалист, работающий в технике объемной анимации, иначе говоря — оживляющий кукол. «Прекрасную Люканиду» вы, я надеюсь, видели? Это творение Владислава Казимировича. Он сам придумывает кукол и декорации, рисует эскизы, сам пишет сценарии, сам снимает. Работа кропотливая, а Стахевич человек нервный, поэтому ему разрешено работать на дому. Собственно, эта возможность и оказалась решающей в борьбе за Владислава Казимировича между нашим ателье и торговым домом «Тиман и Рейнгардт». Вы, Вера Васильевна, торговый дом «Тиман и Рейнгардт», конечно же, знаете?
— Знаю, что есть такой, — ответила Вера, видевшая эти две фамилии на афишах.
Бачманов снисходительно улыбнулся.
Вере эта его снисходительность не понравилась. Желая блеснуть своей осведомленностью, она напрягла память, стараясь вспомнить название последней виденной ею картины от «Тимана и Рейнгардта», но так и не смогла этого сделать. Если смотреть в неделю по нескольку картин, то в голове неизбежно получится каша. Запоминается только выдающееся, но и то в первую очередь запоминаются актеры, а не название киноателье.
— Заправляет там всем Павел Густавович Тиман, табачный фабрикант Рейнгардт в кино ничего не понимает, кроме того, что вкладывать деньги в это дело очень выгодно. Они начали с того, что выкупили у Якова Зоммерфельда его кинофабрику вместе с сотрудниками. Зоммерфельдова «Глория» на ладан дышала и сотрудники там были один другого хуже, но Павел Густавович, немецкая душа, быстро наладил дело. На старом месте, да на новый лад. «Глорию» перестроил, благо деньги ему Рейнгардт давал по запросу — сколько Тиман попросит, столько и даст, от самых ледащих[47] сотрудников избавился и начал снимать свою «Русскую золотую серию» по мотивам классических произведений. Ничего нового в этом не было, классику и до него экранизовали, но вразброс, от случая к случаю, а Павел Густавович это дело упорядочил (говорю же — немецкая душа!), разработал систему. Сделал себе на этом имя и весьма неплохие деньги. Заодно сумел втереться в доверие к руководству Художественного театра. Известно же, Вера Васильевна, как в театрах относятся к кино. Балаган, низкий жанр, потеха! Настоящему, то есть театральному, актеру мимо кинематографа пройти зазорно, не то чтобы в картине сняться! Высокое искусство, служители Мельпомены, ах-ах-ах! Вот на этом «высоком» Павел Густавович к ним и подъехал. У всех, мол, балаган, а у нас — искусство, потому как классика. А кому играть в классических картинах, как не вашим актерам? И сохранятся эти картины на века, на восхищение потомкам. Лестно? Конечно же, лестно. Кому из людей искусства вечной славы не хочется? На том и договорились. А как начала труппа Художественного театра у «Тимана и Рейнгардта» сниматься, так всем остальным театрам завидно стало. В одночасье прозрели и стали относиться к кинематографу совершенно иначе. Просить и унижаться теперь не приходится, сами набиваются. И театры перестали брать подписку со всех артистов в том, что те не будут участвовать в кинематографических снимках.
