В этом я вижу свою главную задачу.
Панарин придёт через одиннадцать минут. Сейчас он во дворе, возится со своими черепахами. Даже сегодня.
Идея типично панаринская. Как утверждает ВВ, она подсказана ему седьмой памятью. «Правда, — сказал он, — пятая память считает, что это бредок. Но мне лично нравится логика идеи».
На первый взгляд действительно всё просто. Раздражая электрическими импульсами определённые участки мозга, удаётся оживить забытое, создать полную зрительную и слуховую иллюзию прошлого. Это знали давно. Знали и другое: то, что видит птица или рыба, можно методом биотокового резонанса передать человеку. Изюминка панаринской идеи в том, чтобы «транслировать» человеку зрительную память долгоживущих животных. Панарин отобрал трёхсотлетних черепах и пытается заставить их вспомнить то, что они видели за свою долгую жизнь…
Пока из этого ровным счётом ничего не получается. Но ВВ настойчив. Он и сегодня, «подключившись» к очередной черепахе, перебирает бесконечные комбинации импульсов.
А вот что сейчас делает Витовский, я не знаю. Вряд ли он в лаборатории. Там всё готово со вчерашнего дня. О чём думает в эти минуты Витовский?
Быть может, он, сняв очки, смотрит на тундру, на небо?
Я видел мир гиперзрением всего лишь несколько минут. Но это врезалось в память навечно. Не верю, что это можно забыть.
Ошеломляет уже сам момент перехода. Такое впечатление было бы у человека, уткнувшегося носом в допотопный телевизор, если бы маленький экран внезапно превратился в огромную стереопанораму современного объёмного и цветного кино.
Угол зрения резко увеличился, и всё, что я увидел через это распахнутое в мир окно, было ясным до мельчайшего штриха, до тончайших цветовых оттенков. Как будто кто-то протёр запылившуюся картину, вынес её из полутёмного подвала, установил в светлом зале — и вспыхнули, заиграли живые краски.
С крыши клиники я видел далёкое озерцо: сквозь хрустальной чистоты воду можно было различить каждую трещину каменистого дна. В небе, в солнечном небе, горели ярко-зелёные полосы полярного сияния. За три-четыре минуты я увидел и пёстрых турухтанов, полярных петушков, затеявших драку в болотной траве, и аккуратные норки леммингов, и грибы возле карликовых берёзок. Деталей было безмерно много, я мог бы пересчитать даже лепестки мака на далёком кусте, но мир воспринимался как целое…
Нет, я не успею рассказать об этом.
Через две минуты Панарин будет здесь.
И ещё одно.
Я не сирота.
Панарин ошибся. Не знаю, как это ускользнуло от его внимания.
Ей двадцать четыре года. Она геофизик. Сейчас она где-то в тайге.
Что ж, я только первый. Пройдёт несколько лет, и само понятие возраста дрогнет, расколется, обратится в прах.
Остались секунды.
С почти физически ощутимой остротой я хочу понять: какие же горы своротят победившие время люди?…
Полгода назад мне передали запись сообщения, посланного Зорохом с «Дау».
Дешифровка сообщений, признанных безнадёжно искажёнными, — тяжёлое ремесло. Дело не в трудности самой работы, это в порядке вещей. Страшно другое. Начиная работу, не знаешь, на что уйдут годы. Можно потратить жизнь — и расшифровать несколько ординарных сводок.
Таким не имеющим особого значения показалось мне вначале сообщение с «Дау». Я не знал тогда, что смогу заглянуть на тысячи лет вперёд.
Сообщение Зороха должно было лишь немногим опередить возвращающийся к Земле корабль. Однако до сих пор не удалось обнаружить «Дау». Автоматы должны были каждый месяц повторять сообщение общий порядок. Этих сообщений тоже нет.
Семьсот сорок метров тёмно-серой, местами совершенно чёрной ленты, засвеченной при аварии на спутнике внешней связи, — вот всё, что я имел.
Иногда думают, что мы, дешифровщики, пользуемся какой-то особой аппаратурой. Нет, у нас иное оружие — терпение и фантазия. Бесконечное терпение и ничем не скованная фантазия. Найти разрозненные, едва видимые штрихи, угадать их взаимосвязь и воссоздать картину — в этом суть нашей работы. Подобно художникам и поэтам, мы работаем в одиночку: фантазия требует тишины.
Отчёт о дешифровке сообщения Зороха будет опубликован в ближайшем выпуске «Бюллетеня космической связи». По традиции, отчёт содержит лишь абсолютно достоверное; это те самые штрихи, которые ещё не дают представления о всей картине. Но, по той же традиции, я имею право на гипотезу.