Батальон Кулакова влили в одну из дивизий народного ополчения и вместе с ней он прошел не один десяток километров. Моряки научились воевать, привыкли к фронтовой жизни и лишь одно омрачало их настроение: врага они били несколько раз, но, тем не менее, с каждым днем все ближе и ближе становился город, защиту которого им довесили.
Норкин и Лебедев давно привыкли друг к другу, сработались. Правда, не обошлось у них и без крупных разговоров. Их было всего два-три и состоялись они без свидетелей, но один из них врезался в память Норкина. Он произошел на второй день после того как Норкин принял роту. Тогда прибыло пополнение, и один из новичков, высокий, немного сутулый, с узким прыщеватым липом, сразу не понравился Норкину. Козьянский Василий — так звали новичка — стоял в стороне и на лице у него играла ироническая, вызывающая улыбка. Даже его серьге, словно водянистые, немного навыкате глаза были устремлены не на Норкина, который разговаривал с новичками, не на окружающих их матросов, а куда-то в глубь леса.
Лебедев видел, как нахмурился Норкин, остановившись напротив новичка.
— Ваша фамилия, товарищ краснофлотец?
— Козьянский моя фамилия, — спокойно, не глядя на Норкина, ответил тот.
— Не «Козьянский моя фамилия», а «краснофлотец Козьянский, товарищ лейтенант!» — вспылил Иоркин.
— Не с девушкой знакомитесь! С командиром роты разговариваете!.. Встать смирно! Кому говорю? Ну?! — уже кричал Норкин.
Новичок покосился на разозлившегося лейтенанта, усмехнулся и выпрямился.
— Два наряда вне очереди!
— Что ж, отработаем, — тем же безразличным тоном ответил Козьянский.
Матросы, стоявшие поблизости, настороженно молчали. Они осуждали новичка, были готовы стукнуть его по шее, но не одобряли и лейтенанта, который начал кричать и тем самым нарушил одну из основных заповедей подводников: не волноваться, не терять власти над собой ни при каких обстоятельствах.
Норкин хотел сказать еще что-то, но Лебедев опередил его.
— Товарищ лейтенант, — сказал он. — Сейчас прибегал связной от командира батальона. Капитан-лейтенант просит нас немедленно зайти к нему.
Норкин зло взглянул на Лебедева, словно тот был виноват в том, что Козьянский так груб, и резко бросил Селиванову, дежурившему по роте:
— За меня останетесь, — и зашагал на ка-пе Кулакова.
В лесу, когда не стало видно ни одного матроса, Лебедев взял Норкина за рукав кителя и сказал:
— Михаил… Ты помнишь, о чем мы договорились в ту ночь?
— В какую? — скорее буркнул, чем спросил Норкин.
— Когда тебя командиром роты назначили.
— Ну, помню…
— Вот и хорошо. Скажу тебе прямо: сейчас ты неправ.
— Я неправ? — брови Норкина изогнулись и приподнялись от удивления. — Это, товарищ политрук, просто придирка! Он на меня волком смотрит, а я с ним целоваться буду?!
— Не целоваться, Михаил, а говорить спокойно…
— А если я не могу? Если во мне все дрожит? — губы Норкина действительно прыгали.
— Успокойся… Понимаешь, когда я впервые был избран секретарем комсомольской ячейки, то тоже, как ты, закусил удила и понес! Чуть что — так накричу, что самому страшно становится, или, тоже как ты, хлоп — и выговор!.. А потом один из старых большевиков вызвал меня к себе и говорит: «Криком делу не поможешь. Спокойнее надо…» И знаешь, что я заметил?
— Ну? — усмехнулся Норкин. Зачем Лебедев говорит ему эти прописные истины? Неужели думает, что выпускник училища не знает элементарных вещей? Или в наставники лезет?
— Дело лучше пошло!.. Ты не ухмыляйся. Честно говорю! Ты сам недавно окончил училище и вспомни, кого из командиров ты больше уважал: крикливых или невозмутимо спокойных?
Норкин чувствовал правоту Лебедева, но сознаться сейчас, признать свою ошибку он не мог и ответил по-прежнему зло:
— Ладно! Воспитывать потом будете!.. Пошли!
— Не нужно ходить к Кулакову, — по-прежнему ровным голосом продолжал Лебедев. — Это я нарочно придумал, чтобы увести тебя оттуда.
Кровь хлынула к голове, пунцовыми стали уши. Норкин круто повернулся и пошел к своему блиндажу. Как только не обругал мысленно лейтенант своего комиссара! И чинуша, и подхалим, и черт знает что еще. Но прошло несколько часов, и обида исчезла, осталось чувство неловкости и перед Лебедевым и перед матросами. Однако Лебедев встретил Норкина просто, душевно, словно не было между ними столкновения, словно не обидел его лейтенант.
