– Он стал фанатиком новостей, – говорил мне к го-то. – Слушает одни и те же сообщения в час дня, потом в шесть и девять вечера да еще старается не пропустить их в полночь. Сидит у радио, как паралитик, а его счет за выпивку в лавке Спенса и Минстеда все растет. Что с ним творится? Из-за чего он так беспокоится?
10 мая 1940 года мы узнали причину.
Дни стояли тревожные. Нацистские танки ползли по полям Европы, как навозные жуки. Казалось, с континентального берега доносится запах дыма. Мы слышали о падении Парижа и о том, как рушится вокруг нас привычный мир. Казалось, все, о чем нам сообщали в детстве школьные учебники, было ложью. Мне незачем описывать эти времена. И вот 22 мая, когда возникла реальная угроза французским портам на Ла-Манше, мне позвонила Рита Уэйнрайт.
– Доктор Люк, – послышалось в трубке приятное контральто, – мне срочно нужно вас повидать.
– Конечно. Сыграем в карты как-нибудь вечерком.
– Я имею в виду… профессиональный визит.
– Но ведь вы пациентка Тома, дорогая.
– Это не важно. Я хочу проконсультироваться с вами.
Я знал, что Тому не слишком нравится Рита. Она пыталась все драматизировать, а для медика, старающегося установить причину недомогания, это сущее проклятие. Том не раз жаловался, что «чертова баба» выводит его из себя.
– Могу я сразу же приехать к вам?
– Хорошо, если вы настаиваете. Проходите в приемную через боковую дверь.
Я понятия не имел, что не так. Когда Рита вошла, захлопнув дверь с такой силой, что стеклянная панель задребезжала, стало очевидно, что она на грани истерики, которую пытается маскировать вызывающим видом. При этом Рита еще никогда не выглядела красивее. Блеск глаз и естественный румянец делали ее на десять лет моложе. Белый костюм резко контрастировал с алыми ногтями. Опустившись в старое кресло, она неожиданно заявила:
– Я поссорилась с моим солиситором. Естественно, ни один священник никогда этого не сделает. И я не знаю ни одного мирового судью. Вы должны…
Рита оборвала фразу. Ее глаза бегали, словно она старалась подыскать нужные термины.
– Что я должен, дорогая моя?
– Вы должны дать мне какое-нибудь снотворное.
Она явно передумала – первоначально намечалось что-то иное.
– Доктор Люк, я сойду с ума, если вы не избавите меня от бессонницы!
– Да, но почему бы вам не обратиться к Тому?
– Том зануда. И он начнет читать мне лекции.
– А я не начну?
Рита улыбнулась. Лет тридцать назад от такой улыбки у меня бы закружилась голова. Сразу стерлись морщинки в уголках ее карих глаз, демонстрируя доброжелательную натуру, хотя и запутавшуюся в собственных эмоциях. Но улыбка тут же увяла.
– Доктор Люк, – продолжала Рита, – я смертельно влюблена в Барри Салливана. Я… я спала с ним.
– Об этом можно догадаться по вашему виду, дорогая.
– И вы догадались? – Она казалась ошеломленной.
– В какой-то степени. Но это не важно. Продолжайте.
– Полагаю, это вас шокирует.
– Не то что шокирует, Рита, но чертовски беспокоит. Сколько времени это продолжается? Я имею в виду то, что юристы называют интимными отношениями.
– Последний раз это произошло прошлой ночью. Барри гостит у нас. Он пришел в мою комнату…
То, что меня это беспокоило, слишком мягко сказано. Я почувствовал резкую боль в сердце, которая служила опасным признаком, поэтому закрыл глаза и подождал около минуты.
– А как насчет Алека?
– Он ничего не знает, – быстро сказала Рита. Ее глаза опять забегали. – В эти дни Алек, похоже, вообще почти ничего не замечает. И как бы то ни было, я сомневаюсь, чтобы он особенно возражал, даже если бы что-то заметил.
Снова те же опасные признаки…
– Люди замечают гораздо больше, чем вы думаете, Рита. А если говорить о справедливом отношении к Алеку…
– Думаете, я этого не знаю? – воскликнула она. Очевидно, мое замечание здорово ее задело. – Я люблю Алека. Это не ложь и не притворство – я действительно его люблю и ни за что на свете не причинила бы ему боль. Но вы не понимаете. Это не просто слепое увлечение или… зов плоти.
«Поскольку, дорогая моя, – подумал я, – вы, вероятно, сами верите, что говорите правду, пусть так и будет».
– Все это более чем серьезно. Я влюблена всем своим существом. Знаю: вы скажете, что Барри моложе меня. Но его это не заботит.
