— Да?
— Ну, да. Только Кириллу и в голову не пришло придавать этому эпизоду какое-то значение, он понимал, что это случайность. Кирилл, он нормальный, а Евгений Борисович… О мертвых ничего, кроме хорошего, но он был человек неадекватный, это вам всякий скажет.
— И тем не менее в данном случае оказался прав, — задумчиво заметил следователь.
— В каком смысле?
— На следующий день он все-таки погиб из-за аналогичного эпизода.
— Ну, — смутилась Вика, — случайное совпадение… бывает…
— В одно случайное совпадение я поверю, — словно процитировал Марину Талызин, — а два уже наводят на размышления.
— На какие размышления? — двинулась напролом Виктория Павловна.
— Размышления о сомнении в их случайности, — витиевато ответил Игорь Витальевич.
— А разве… разве есть основания?
— Некоторые — есть. По крайней мере, нет должной определенности.
— Вы хотите сказать, что кто-то нарочно скинул ему на голову блок, а до этого нарочно открыл люк? И вы это серьезно?
— Не стану утверждать наверняка, Виктория Павловна, но отметать данное предположение нет причин. Итак, мы с вами вспомнили, что в пятницу был оставлен открытым люк. Евгений Борисович не обвинял в этом никого конкретно?
«Если знает, так чего спрашивает? Из вредности?» — пронеслось в голове у Вики. В нее словно вселился бес противоречия, и она с вызовом заявила:
— Не помню. Я не вслушивалась.
Ей вдруг показалось, что поведение ее весьма Талызина веселит. По крайней мере, глаза его подозрительно блестели. Впрочем, голос был серьезен.
— Ясно, ясно. А необычных происшествий, случившихся в субботу, вы тоже не помните? Кроме премьеры и смерти, разумеется. Например, связанных с Наташей Бехтеревой?
— Наташа мандражировала перед премьерой, но ничего необычного в этом нет, — сухо пояснила Вика.
— Вы даже приезжали к ней домой.
— Конечно. Я была заинтересована в ее выходе на сцену.
— И что она вам рассказывала?
— Не помню, — закусив удила, повторила Вика. — Я ее успокаивала, а сама не слушала.
— У вас редкостный талант! — поразился следователь. — Никто из ваших собеседников даже не догадывается, что вы ничего не слушаете, так ловко вы с ними управляетесь.
— Потому что я — Маккиавелли наших дней, — неожиданно вырвалось у Виктории Павловны.
Последней реплики Игорь Витальевич уже не выдержал, громко расхохотавшись.
— И кто ж вам такое выдал? — полюбопытствовал он, совладав с собой.
— Марина. Автор пьесы.
— А, Марина Лазарева. Кстати, вы хорошо ее знаете?
— Да, а что?
— И какого вы о ней мнения?
— Хорошего.
— А поконкретнее?
— Она совсем не типичный автор — умная и без закидонов. И довольно симпатичная, хотя маловато красится.
Тылызин выжидающе помолчал, затем уточнил:
— Это все?
— А чего еще? — удивилась Вика.
— Ну, например, какие у нее были отношения с Преображенским?
— Да не было у них отношений! То есть, смотря в каком смысле вы интересуетесь. Нормальные отношения, хорошие.
— Его устраивала ее пьеса?
— Конечно, иначе он не стал бы в ней играть.
Следователь заметил:
— В небезызвестной статье Черновой имеется намек, что пьеса ему не нравилась.
— Потому что Маринка с Черновой поссорилась, — пояснила Виктория Павловна. — Маринка не умеет обращаться с журналистами. Наивная, как ребенок.
Игорь Витальевич несколько смутился:
— Извините за праздный вопрос, Виктория Павловна, но очень уж… В этой статье приведены ваши слова, и я был поражен… не то, чтобы поражен, но все же… Или так принято выражаться в присутствии журналистов?
— Больно даст мне Чернова выражаться в ее присутствии! — хмыкнула Вика. — Она сама все сочинила, а я даже читать не стала, подписала, не глядя. А то прочтешь, только расстроишься. Вон Маринка прочла, не подписала, и что теперь? Еще неизвестно, как ей это аукнется.
— Действительно подписали, не глядя? — весело уточнил Талызин. — Или настолько же не глядя, насколько не слушаете собеседников?
— Да нет, как раз тут совершенно честно, — вырвалось у Вики.
Милиционер, казалось, не заметил ее просчета.
— Значит, и Даша Корнилова тоже могла не читать? — осведомился он. — В том смысле, что реально там приведены вовсе не ее слова, а домыслы журналистки?
