На улице было много прохожих.
– Ты спешишь? – спросил Ренат. – Может прогуляемся по набережной?
Тишин высадил их на пересечении проспекта Ленина и улицы Гагарина, это в двух шагах от Таниного дома, и они стояли друг против друга, не решаясь, что дальше предпринять.
– У меня задание по социологии, – смиренно ответила Таня.
Он подумал, что она пригласит его в гости, столько было разговоров о том, как она дома готовит, какие у неё фильмы. Но она молчала, и он заподозрил, не настучала ли Ирина или кто-то из офисных, что он увивается вокруг хозяйской собственности и Андрей, соответственно, приказал своей наложнице вести себя прилично.
Рената обижало, что она спешила домой, но ведь это было совершенно естественно.
Они проходили мимо Русского Южного Банка, и возле арки, ведущей во двор её дома, она остановилась и сказала:
– Давай посидим минуту, потом я пойду домой.
Она почти решила избавить его от дальнейших мук ожидания и надеялась, что он правильно поймёт её слова, на деле означавшие: «Посидим минуту, а потом пойдём ко мне домой – ближайшие три часа квартира в нашем полном распоряжении».
Они сидели молча во дворе на лавочке, и Таня чувствовала волнение Рената. Немного склонив голову, она смотрела в его глаза. Они продолжали молчать. Губы его были сжаты, но, казалось, она слышала его голос. Всё было ясно, настолько ясно, словно бы они уже всё сказали друг другу. Да и что тут могли сделать слова.
Он понимал, что происходит что-то необычайно серьёзное, что новая печать ляжет на его жизнь, его ждёт тяжёлая смута. Он не хотел страдать, он не любил этот дискомфорт, но он уже страдал, а что будет дальше – об этом лучше не думать. Но ещё не всё потеряно – можно промолчать и не говорить с Таней о любви. Но они не могли скрыть друг от друга свои чувства, и это влекло неизбежные, переворачивающие изменения.
Они понимали, что всё в их руках, но в то же время казалось, что происходящее подобно року, они уже не могли ему не подчиниться. Их стремительно несло по горной речке к водопаду. Оставалось решить, как будут выглядеть их отношения, а в конечном счете это сводилось к вопросу: скрывать или нет от Андрея.
Одно Ренату было очевидно, – душевный покой он потерял навсегда, и будет вечно страдать, независимо от того, признается сейчас в любви, или нет, сойдутся они или по-прежнему будут жить в разных городах и видеться по воле Андрея, когда он пришлет своего брата в командировку. Как тут быть – вопрос непростой, с какого бы угла ни посмотреть, результат всегда может быть разным.
А она всё выжидающе-нетерпеливо смотрела на него: почему нигде не сказано, что делать с неуверенными и медлительными?!
Вот он не склонился, мужественно устоял в столкновении с огромной и безжалостной силой, и как он слаб, беспомощен, здесь, на этой скамейке. Волнения и стрессов было слишком много, и безвыходность ситуации победила, и мозг Рената сдался. Программа зависла. В ней не был предусмотрен плагин, который бы руководил действиями в ситуации увода девочки своего босса (и брата), которая, к тому же сама из непростой семьи и привыкла к определенному образу жизни.
– Ренатик… – сказала она, – мне пора уже. Андрей сейчас будет звонить на домашний телефон.
