— Думаю, достаточно.
Из ванны Таня вылезла сама.
— Изверг, садист, маньяк!
Он снял с крючка большое полотенце и подал ей. Другим полотенцем он вытер свои руки, стряхнул капли воды с волос на голове. Рубашка с короткими рукавами намокла на груди и плечах, и он снял ее, положив на край ванны. Потом стал энергично вытирать Таню. Она не сопротивлялась, стараясь не смотреть на его голый торс — он ослеплял ее. Своей же наготы перед тем, кто украл у нее честь, она не стеснялась, вся ее защитная реакция вылилась в громкую ругань:
— Дурак безмозглый!
— Ага, мозгов нет — считай калека, — согласился Максим.
— Кретин!
— Умственный инвалид, — поддакнул он.
— Подлец!
— Моральный урод, — он поднял с пола ее вещи и повесил себе на плечо.
— Ублюдок! Садист, маньяк.
— Ты повторяешься, милочка. Фантазии не хватает.
— Осел, баран, козел вонючий, грязная свинья.
Максим присел, вытирая ей ноги. Она замотала волосы полотенцем.
— А это уже из области животноводства. Ты разве ветеринарный оканчивала, моя козочка?
— Мерзкий бандюга.
— Подними ногу.
Таня подняла ногу, продолжая ругаться:
— Подлый уголовник.
Он вытер ее ступню.
— Теперь вторую.
Она поменяла ноги, чуть не потеряла равновесие и схватила Максима за плечо.
— Отвратительное чудовище.
Он вытер вторую ступню и встал.
— Да, словарный запас у тебя бедноват, — он повесил полотенце. — Нужно будет как-нибудь заняться твоим образованием. Подними руки.
Он надел ей через голову сарафан, отдал трусы и вышел из ванной, прихватив свою рубашку. Но потом снова заглянул и сказал:
— А с козлом поосторожней, особенно при свидетелях, — и закрыл дверь.
Таня вернулась в комнату и легла на диван, ее слегка знобило. Максим накрыл ее покрывалом, снятым с кровати, а сам исчез на кухне. Было слышно, как он что-то ищет, открывая шкафчики и выдвигая ящики. В голове у нее было легко и пусто. Не было ни одной мысли. Они все умерли. Не было сил даже ненавидеть. Через некоторое время вошел Максим с двумя чашками кофе. На кухне он нашел открытую пачку молотого кофе и сварил его. Максим подал ей одну чашку, а со второй сел на диван сам.
— Ну вот. Из-за тебя пропустил конец матча.
Таня с удовольствием пила горячий кофе, кофе у него получился вкусный. Она согрелась, размотала полотенце на голове. Душ и кофе сделали свое дело — она почти протрезвела. Максим отнес пустые чашки на кухню, а полотенце в ванную, и вернулся с расческой. Усадив ее так, как ему было удобней, он стал расчесывать еще влажные волосы. Он с удовольствием перебирал тяжелые прямые пряди, и пугался, когда ненароком сильно дергал спутанные кончики волос, заглядывая ей в лицо, не морщится ли она от боли. Он спросил о работе. Она с ужасом вспомнила, что через три дня ей выходить из отпуска. После того, что она пережила, казалось невозможным, как обычно разговаривать с людьми, знавшими ее раньше, делать те же вещи, что и до этого. Она стала другой, и это как клеймо, которое увидят все.
Максим ушел вечером, когда она захотела спать, помог ей перебраться на кровать и бережно укрыл одеялом.
На следующий день все так же раскалывалась голова, и болело тело, во рту пересохло. Губы потрескались. Но самое страшное, все так же разрывалось сердце, а мозг сжигали ненависть и стыд за свое унижение. Как больно и страшно было думать о том, что случилось, но не думать она не могла, как ни хотела. Нет, так можно сойти с ума. Надо что-то делать. И выпить нечего. Только боржоми и пепси. Чтобы чем-то себя занять, она принялась за стирку. Стиральной машины у них не было, и Таня стирала на руках. Она энергично терла белье, с ожесточением выкручивая его, ей нельзя было останавливаться ни на секунду, чтобы не было времени думать. Развесив над ванной белье, она стала убирать квартиру. Потом мыть окна. Лишь бы ни о чем не думать. Не думать! В третьем часу позвонили. Она вздрогнула. Потом бросила тряпку в ведро и пошла открывать дверь. Это была Люда, за руку она держала дочку. Таня не знала, радоваться ли, что это не Максим, или огорчаться, что пришла подруга. Она не хотела никого видеть.
— Привет, Танюша!
— Привет, заходите.
