— Чтобы ты за этот месяц лучше узнала меня, я буду часто заглядывать к вам.
— О нет, Максим, я думаю, что наедине с собой мне легче будет привыкнуть к мысли… Ну в общем одной мне будет проще. Ты меня, понимаешь? — Таня уже верила, что видит его в последний раз, и, услышав его слова, не могла сдержаться.
Максим тихо засмеялся.
— Глупенькая, придет время, и ты пожалеешь, о том, что украла у самой себя этот месяц.
Татьяна правой рукой отвела назад спадавшие на глаза волосы и так и застыла, прижав челку ладонью к темени, пытаясь разглядеть на его лице признаки такой безмерной самоуверенности.
— Ты станешь королевой, моя звезда.
Она неподвижно стояла с открытым лбом, и правда, такая ясная и чистая, как звездочка. Максим обнял её и поцеловал в лоб, туда, где начинали расти волосы. Таня вся напряглась, внутренне сжалась от нежеланного прикосновения и тут же испугалась, что Максим почувствует её отвращение и поймет, что она не собирается выполнять свое обещание, а, поняв это, захочет получить обещанное тотчас же. Но он легко разжал объятия и отпустил её. Она молча зашла в подъезд.
Получив отсрочку, она успокоилась. За свои двадцать два года она не успела испытать ни горьких разочарований, ни тяжелых потерь, ни бурных страстей, ни жестокого предательства. Даже развод родителей, она помнила смутно, хотя тогда ей было уже десять лет. Прошел год, как они приехали в Нижневартовск, Таня только приобрела новых подружек, бегала с ними в различные кружки и кино, занималась общественной работой в школе. Она не видела, чтобы родители при ней ссорились. Таня, конечно, переживала уход отца, сочувствовала матери, но почему-то очень плохо помнила, как это происходило, наверное, потому что вспоминать было тяжело. Отец женился, ухал из города сначала в Тюмень, а потом в Тулу. Таня с матерью жили вдвоем, мать второй раз замуж не вышла. Алименты отец платил исправно, часто присылал Тане подарки. Окончила школу Таня хорошо и легко поступила в Томский университет. Работой сейчас она была довольна, хотя всю жизнь школе посвящать не собиралась. Денег ей хватало. А сейчас она с нетерпением ждала отпуска. Ей не в чем себя упрекнуть, а в то, что она может умереть, совершенно не верилось. Солнце, ярко осветившее утро её жизни, не могло закатиться в полдень. Через месяц, мальчики, потолкавшись в закрытую дверь, когда их не будет, забудут дорогу в этот дом.
Несмотря на то, что ребята продолжали к ним приходить, Оле с Таней удалось сохранить в тайне свой отъезд. Они ехали на одном поезде до Новосибирска, а потом Таня летела на самолете в Нижневартовск, а Ольга к родителям в Челябинск. Всё это походило на бегство, они боялись, что ребята узнают об их двухмесячном отпуске. Было что-то унизительное в этом страхе, но в тоже время и возбуждающее, как в любой, тщательно скрываемой тайне.
В день отъезда Татьяну не покидало волнение. Ребята давно у них не были и могли зайти сегодня. Поезд в Новосибирск отходил в двадцать сорок по местному времени, и если парни придут к ним, как обычно, вечером, то могут увидеть их выходящими с чемоданами, а она боялась этого.
И только когда поезд размеренно застучал колесами по рельсам, Таня почувствовала облегчение, и даже некоторое разочарование, что за ними никто не гнался, не преграждал путь. Завтра утром они будут в Новосибирске, и пересядут в самолет, который унесет их за тысячи километров.
Тане очень хотелось уткнуться в мягкое плечо матери и расплакаться от невыразимого страха перед одиночеством, от предчувствия непоправимой беды, ведь уезжая куда-то за Полярный круг, мама оставляет её совсем одну. И дело не в расстоянии, а в ощущении дома, куда всегда можно вернуться. Как рвалась Ольга домой, когда ей было плохо. Таня обняла мать, готовая в отчаянии закричать: «Мама, не бросай меня! Не уезжай, останься со мной». Но она лишь неловко, уголком губ, чтобы не оставить следов от своей помады, поцеловала мать в щеку.
К чему тревожить маму? Мама, уставшая от одиночества, растратившая годы жизни на повседневную суету, бессмысленную без близкого человека, высохшая от жажды любить и заботиться о единственном мужчине, и теперь с жадностью вбиравшая эту любовь, быть может, в последний раз, не должна ни о чем волноваться.
