— Так у кого, по-вашему, поднялась рука на Геннадия?
— Вы ведь понимаете, что точно я знать ничего не могу, что у меня могут быть только подозрения?
— Да, я все понимаю. Говорите.
Женщина понизила голос:
— Я думаю, она, Ариша, и убила.
— С какой стати?
— Только она подавала еду и напитки — кому, как не ей, было проще всего подлить яд моему супругу?
— А мотив‐то какой у нее, по-вашему, был?
— Она была девушкой. Он совратил ее. Он испортил мои отношения с нею. Теперь она лишится хорошей работы, теплого места.
— С трудом верится, чтобы это могло стать мотивом для убийства.
— А Арина, насколько я узнала ее, особа странная, не вполне адекватная. Даже если б не ее связь с Геной, я бы ее все равно уволила. Вдобавок она по образованию фармацевт. Где-то у себя в Тмутаракани соответствующее учебное заведение окончила. Поэтому в ядах толк понимает.
— Хорошо, я вас услышал.
Я проводил Марину и пригласил на кухню Арину. Она села скромненько, на краешек стула. Глаза у нее были заплаканные. Эта посторонняя, не сильно образованная, провинциальная девушка и впрямь убивалась по покойному гораздо более сильно и искренно, чем жена или же брат.
Я ее с места в карьер огорошил:
— Расскажите, Арина, как вы подлили яд в стакан вашему любовнику.
— Это не я.
— То, что покойный был вашим любовником, вы не отрицаете?
— Чо уж тут отрицать, теперь все видят.
— А кто, по-вашему, отравил Геннадия?
И тут она молвила — совершенно спокойно и убежденно:
— Андрюшка.
— Андрей?! — поразился я. — Сын Марины? С какой стати?
— Слабый он до меня, — эпически начала девушка. — Много раз приступал. А он мне как до фонаря, если по-простому говорить. Гнала я его. А Андрюшка знал, что я с Геной замутила. Ревновал. Бесился. Вот и приговорил отчима-то. — Тут она вдруг спохватилась и заговорила быстро-быстро: — Но у меня против него никаких улик или, там, алибей нет! Это я гипотезу такую построила.
— А сама ты, значит, Геннадия не убивала?
— Нет! Не дура же я.
— Я тебя понял.
Я выпроводил Арину и пригласил к себе в кухню Андрея. Времени поразмыслить у меня особенно не было, но, подумал я, если допустить, что Геннадия ухайдокали домашние — сожительница, пасынок или любовница, — почему понадобилось делать это прилюдно? С нашим участием? Почему не замочить его келейно, втихую? Или расчет был перевести стрелки на кого-то из нас, гостей?
Я усадил молодого человека, сказал ему наконец вытащить наушники и спросил, он ли убил отчима.
— Ты че мне паришь, дядя?
Я не стал пенять на его лексикончик, лишь спросил:
— Арина говорит, что ты в нее влюблен, поэтому ревновал ее к отчиму. За это ты и убил Геннадия.
В ответ юнец разразился длиннейшей и гнуснейшей речью, пересыпанной грубыми ругательствами. Из нее, в кратком и цензурном изложении, следовало, что Арина страдает чрезмерной похотливостью, вследствие чего находится в невменяемом состоянии и потому воздвигает на него напраслину.
Мне захотелось промыть его рот хозяйственным мылом, но некогда было заниматься воспитательным процессом. Поэтому я только прервал его излияния и спросил:
— А кто тогда, по-твоему, отчима убил?
— Конечно, брательник его, Веня, — сказал тот без тени сомнений. — Ты че, сыщик, закон не знаешь: кому выгодно, тот и убил. Вениамин теперь все схарчит: и дом, и хату. А мы с маманей сосем.
— Иди уже отсюда, Цицерон, — поморщился я. Сделав оборот, колесо снова замкнулось на Вениамине. Я выпроводил юнца и попросил брата погибшего пройти в кухню. Но тот в ответ буркнул: «Не пойду я. С какой стати? Кто вы такой и кто вас уполномочивал? Самозванцы вы тут все какие-то».
— Не самозванцы, — вступилась за меня продюсерша. — Назначить Пашу следователем — солидарное решение всех присутствующих в этом доме. И если вы, Вениамин, уклоняетесь от беседы — есть основания полагать, что вы замешаны в преступлении.
— Нет ни у кого никаких оснований! — отрезал Веня. — Не буду я с ним разговаривать, да и все.
Я не стал настаивать. Беседы все равно меня не слишком продвинули в раскрытии убийства. Однако у частных детективов имеются и другие методы, помимо допросов подозреваемых. Например, наблюдения.
