— Ничего, тетя!.. Одну бутылочку можно… А от остальных нам все равно теперь придется отказаться… Бюджет не выдержит…
Пообедав, мы возвращаемся в Гурзуф. Нужно отвезти домой тетю Нину. Она торопится, потому что вечером уезжают квартиранты и надо принять у них комнату.
Тетя Нина оставляет нас ночевать у себя, хотя мы и собирались успеть к ночлегу в ялтинский кемпинг.
— И не думайте, — решительно говорит она. — Никакого вам кемпинга не надо. Зря деньги-то тратить… Да и не пустят вас всех в кемпинг. У Корнелии паспорта-то, небось, нету?..
— А ведь верно, тетя Нина, — говорит Витька. — Без паспорта не пустят… Как мы сразу не сообразили?
— Вы уж по дороге старайтесь квартиры для ночевки подыскивать, — советует тетя Нина. — С квартирантов паспорта не спрашивают… — Она вздыхает. — Ох, и хлебнете вы еще с ней горя!..
Мы сидим с тетей Ниной рядом, Я вижу, как жалостливо глядит она на Корнелию. Она, видимо, никак не поймет, откуда взялась Корнелия и почему эта девушка не знает многих элементарных вещей. Теория относительности для тети Нины — темный лес. Она и не слыхала про такую. Где ж ей понять, — откуда взялась Корнелия?
Наконец Витька останавливает в теткином дворе машину и поворачивается к нам.
— Тетя Нина, — говорит он, — проведи с Корнелией инструктаж по поводу купальника, а? Мы бы сейчас на море пошли… А то уже второй день у моря и даже не искупнулись.
— Ладно уж, проведу! — Тетя Нина улыбается. — И где вы только ее такую нашли?..
Через час мы уже в море, в воде, по-вечернему теплой и нежной.
Корнелия входит в воду осторожно, боязливо, и я уже хочу подойти к ней и подать ей руку. Но Витька, уловив мое движение, удерживает меня:
— Подожди. Пусть сама.
— Мне кажется, она ни разу не купалась в море.
— Чудак, она просто отвыкла. Как она могла жить в Пантикапее и не купаться в море?
Мы оба восхищенно смотрим на нее. В сиреневом купальнике, тоненькая, тепло-белая, как статуэтка из мамонтовой кости, Корнелия удивительно хороша. Она понимает, что мы любуемся ею. Но я чувствую: есть что-то нехорошее в том, что мы любуемся ею оба, вместе. И, видно, она это тоже чувствует, потому что вдруг бросается в воду и плывет в море. Она плывет легко, уверенно, как будто плавала вчера, позавчера и вообще каждый день. И мы ошалело смотрим на нее, а потом бросаемся вдогонку. Но догнать ее не так-то просто. Она хорошо плавает. Однако мы все-таки ее догоняем и заворачиваем к берегу, и она хохочет и кричит что-то звучное и веселое на своей латыни.
Мы плывем рядом и смеемся, и тоже что-то кричим, и впервые чувствуем себя с Корнелией легко, свободно и просто. Впервые за эти двое суток на нас не давят века, разделяющие наши годы рождения. Мы точно так же смеялись и дурачились бы с любой знакомой девчонкой. Видимо, Корнелия чувствует то же самое, потому что, когда мы выходим из воды, она неожиданно кладет руки нам обоим на плечи и звонко, радостно произносит:
— Дру-зья! Дру-зья!
И добавляет слово, которое выучила сегодня за обедом:
— Ха-ро-ший! Bellus! Ха-ро-ший!
Проходит два месяца. Теперь я уже могу немного говорить по латыни, а Корнелия так же может сказать самое необходимое по-русски. Понятно, я все еще часто ошибаюсь, составляя латинские фразы, и Корнелия мило смеется над моими ошибками. Она иногда тоже загнет по-русски что-нибудь такое, что хоть стой, хоть падай. Но она не обижается, когда я смеюсь. Она вообще необидчивая.
Витька тоже понемногу зубрит латынь и уже может изъясняться на ней примерно в тех пределах, в каких изъяснялся я, когда Корнелия появилась у нашего костра.
Мы давно вернулись домой из отпуска и живем в городе, в который нас с Витькой, заядлых москвичей, забросила шальная судьба молодых специалистов.
Корнелия живет с нами. Вернее, не с нами, а со мной, потому что у моей квартирной хозяйки нашлась еще одна свободная комнатка. Витька же живет в маленькой комнатушке в коммунальной квартире, и устраивать Корнелию у него, понятно, было невозможно.
Если говорить откровенно, я очень рад, что так получилось. Рад, потому что люблю Корнелию и давно уже не скрываю этого ни от себя, ни от нее, ни от Витьки.
