— Вон!.. Все — вон!..
И начальники лагерей, звеня своими медалями, побежали вон. Их жёны, семеня, тоже проваливались в колючие магаданские сугробы, потому что знали — лучше так, в лодочках по снегу, чем прожить лишние пять секунд в тепле, но на глазах у генерала-начальника.
Бегство из театра — абсолютно гоголевская история. Она могла произойти и в восемьсот тридцать пятом году, и в сорок девятом, и в прошлом. Что, собственно, доказывает величие и гений знаменитого русского писателя.
А теперь я посплю, чего уж там».
Он говорит: «А есть у нас предметы сакральные… Знаешь, что такое — сакральные? Ну, вот. Калашников, матрёшка, гранёный стакан… Сапёрная лопатка ещё.
Вообще, культ сапёрной лопатки у нас возник много позже угасания военного поколения.
Предки наши этими лопатками махались, отбросив опустевший пистолет-пулемёт системы Шпагина. При известной сноровке, можно было ей какого-нибудь эсэсовца зарубить, особенно в тесной траншее.
А дедушка мой по полю бежал, прижав лопатку к животу — тогда думали, что, может, спасёт от осколка на излёте.
Многие думали, может, кого-то и спасло.
Людей военного поколения мало чем можно было удивить, а уж сапёрной лопаткой во всяком случае.
Так что сапёрными лопатками ужаснулись люди, которые услышали о них, вовсе не державши их в руках.
Это произошло в 1989 году — во время известных событий в Тбилиси. Ты, поди, не знаешь, а там история был дурная, мутная, до стих пор непонятная, а теперь и вовсе всеми сторонами додуманная.
А тогда всё однозначно казалось — солдаты лопатками мирных грузин порубали.
И сразу стало понятно, что это очень Страшный Предмет, Несущий Смерть и Разрушения.
Ну, так бейсбольные биты — тоже.
Бейсбола у нас нет, а вот биты — есть.
Сапёрная лопатка, которая по уставу называлась „малая пехотная лопатка“ —… Но, впрочем, не об этом.
Я однажды познакомился по переписке с одной девушкой, что жила в Италии.
Так она пригласила к себе в гости. Всё хорошо, но она попросила меня привезти из России сапёрную лопатку.
В этом случае меня смутило то, что она не хотела в итальянский магазин идти. А там они тоже есть, как же не быть в Италии сапёрных лопаток? И пехота там есть, и сапёры, и лопатки.
Я справлялся.
В общем, следы моя знакомая путала.
Сразу мне, безо всякой Италии, прожившему здесь все девяностые годы, казалось, что она собралась прикапывать кого-нибудь в лесополосе.
Я и спрашиваю, отчего везти-то надо, сходи в свой лабаз, нашёл даже ей интернет-магазин, но она как-то заюлила.
Ну, думаю, лысенький, тебе не сюда.
Ах, знал бы кто, сколько разных приключений я упустил, руководствуясь осторожностью».
Он говорит: «Сейчас как-то принято считать, что книги ничему не учат.
Может, их просто стало много.
А вот в моё время говорили иначе, говорили „В книжках дурному не научат, плохого не скажут, гадости не напечатают“.
Нынче всякий книжный магазин — не просто книжный.
В одном наливают кофе, и пахнет тушёной капустой, в другом шелестят топографическими картами и пускают зайчики компакт-дисками. В третьем ноутбуки отвоевали место у обычных книг. На месте книжной страны расположилась канцелярская радость, царство ластиков, герцогство фломастеров и королевство тетрадей с уроками лепки из пластилина и радостным мазюканием гуашью.
Но самое страшное — не это.
Самое страшное происходит тогда, когда в книге рекомендуют написать или нарисовать что-то прямо на страницах. Старый мир треснул вовсе не тогда, когда по московским улицам начали кататься на танках. Всё началось с того, что в книгах разрешили рисовать. И это было покушение на святое — добавить своё к печатной санкционированной истине.
А ведь было святое время, когда книги учили нас жизни.
Была такая книжка, случайным образом попавшая в мою жизнь. Я вынул её из кучи других книг, списанных из университетской библиотеки.
Собственно, она и называлась: „В. Г. Архангельский и В. А. Кондратьев. Студенту об организации труда и быта“.
В этой книжке, которая может быть предоставлена любому желающему студенту для сверки своего быта и труда с образцом, было много чего интересного. Был там и фантастический распорядок жизни, и расписанные по таблицам калории, и комната общежития с крахмальной скатертью и ребристым графином.
