Мне печально и горестно. Мне хочется отдать отсутствующие у меня деньги фотографу.
Ну, и белке, конечно.
Но история эта растворилась в прошлом. Её черты смыты рекой Летою, иначе называемой Салгир. Белки ушли в ту страну, где не вырублена винная лоза и молоко продаётся в пирамидальных археологических пакетах за шестнадцать копеек».
Он говорит: «Всякий посещал свадьбы — дело-то житейское, хотя наша традиционная свадьба всё равно, что традиционное кладбище с пластмассовыми цветами. Ну а свадьбы-то кое-кто посещал и свои — да по несколько раз. Я был на этих мероприятиях нечастым гостем, и первый раз — как первая любовь.
Однажды меня пригласили на одно такое мероприятие — по ошибке. Статус мой был — „лицо, состоящее при свидетеле“.
Меня везли, пока я не очутился в какой-то квартире. Там, натурально, суета, похожая на похоронную — продолжаю тему. Видал я такое на похоронах, когда все мнутся, а блины с водкой маячат в отдаленной перспективе. Приглашённые толпами жались к стенам, медленно разворачиваясь лицом к проходу, пропуская кого-то по коридорам.
Наконец, молодые проследовали в казённый дом, выйдя вместе, но потом сев в разные машины. Тогда в казённых домах они назывались „врачующимися“. На свидетелях же были надеты через плечо ленты. На лентах горела надпись: „Почётный свидетель“. Так что свидетели они не настоящие, а как чукча-академик: почётные.
К врачующимся постоянно подбегал человек и, между прочим, спрашивал:
— Фотографа не заказывали? Ваше де-е-ело.
На конце там не восклицательный знак или вопросительный, а оскорбительно-недоумённый. Что, дескать, жметесь?!
Врачующихся вызывал металлический вокзальный голос, а внутренность помещения больше всего напоминала не вокзал, а крематорий. Чаще всего я слушал Мендельсона, но кто-то заказал „Yellow submarine“. Тогда стало модно снимать выход видеокамерой — от этих услуг отказаться было невозможно. Результат тут же предъявлялся — с хрипами, шумами и бегущей у края кадра милицейской цифирью.
Мы приехали на Ленинские горы, где сновали „Чайки“, стояли пузатые туристические автобусы, толклись иностранцы, а смотровая площадка была заляпана липким шампанским.
Я когда-то учился рядом. Мокрый и грязный, пыхтя, бегал вдоль Москвы-реки по скользкому склону, уворачиваясь от хрустальных бокалов. Называлось это — физкультура.
Снова сели в машины и поехали. За окошками кончился город, пошли перелески и поля. Наконец, нас ввели в ресторан.
Тут я захотел сесть, но понял, что места-то для меня и нет.
То сяду с какой-то рахитичной девицей — придёт муж и ласково тронет меня за плечо. Примощусь рядом со старичком, похожим на иностранного пианиста Горовица — подползёт его жена, смахивающая на черепаху, и сгонит меня со стула. Все уже сели, а я болтаюсь вне строя.
Все уже накололи на вилки первый грибочек, налили большие и маленькие рюмки, звякнули тарелками. Капнули на соседкины платья, опрокинули что-то, наконец, а я всё бегаю — ищу себе места.
Уф, сел. В самом дальнем углу.
Слева сидела величественная дама, похожая на воблу в костюме, дальше — её сестрица, а справа жевал какую-то траву краснолицый человек с фотоаппаратом.
Чего бы ухватить? Вот маринованный огурчик… Ох, унесли!
Нацелюсь-ка я на колбаску. Куда, куда!
Ну да без колбаски проживем, всё равно до выпивки мне не дотянуться, а минеральная вода вокруг меня уже была выпита родственниками.
Они же неодобрительно посматривали на меня: кто, дескать, такой, и не просто ли он пришёл поесть на дармовщинку?
А мне и есть-то нечего, хрустел я единственно зелёными химическими огурцами.
— Что это вы ничего не пьёте, — спросил меня краснолицый человек.
— Служба не позволяет, — ответил я злобно.
— А где это вы… Ик!.. работаете?
— Да в одной не очень популярной теперь организации, — отвечал я.
— А-аа… — понимающе закивал головой краснолицый и, на всякий случай, отсел подальше, кого-то ещё спрашивает:
— Как зовут жениха, а?
— Денис Михайлович!
— А отца жениха?
— Сергей Львович!
— Э-ээ, — запутался краснолицый в непостижимой логической задаче и поник головой.
Но тут запели — по очереди, а потом все вместе.
