— Ясно. Ладно, выздоравливай.
Ольге Руслан просто кивнул и вышел наружу. От свежего воздуха на долю секунды закружилась голова.
— Короче, Руса, я поднял всех наших, прочесали лесок, дорогу, но нет никого.
— Да и поздно уже, упустили. Ушли они.
— Ушли-то ушли, — заговорщицки улыбнулся Марат. — Да оставили кое-что.
Он вытащил из-за спины кузнечный молот и тот перекочевал в руки Руслана. Мёнемейстер внимательно осмотрел его, покарябал пальцем и внезапно забеспокоился.
— Марат, подсвети-ка.
Зам послушно приблизил факел к молоту и удивленно поднял глаза на него.
— Значит, наш?
— Наш, да не наш, — ответил Руслан. — Ну, хотя бы знаем, что это за Айвин такой и откуда он взялся. Теперь надо выяснить, где он и зачем приходил.
Он сжал молот в руке и отправился к себе, на ходу обернувшись и сказав.
— Собери мне пятерых к утру. Схожу к Мише, мне кажется это его рук дело.
— Думаешь, тебе хватит пятерых?
— Я не собираюсь являться к нему в гости. Но сходить надо.
— Хорошо, Руса, сделаем.
Руслан дошел до своего небольшого домика и задержался на пороге. Конечно, он сейчас не уснет, куда уж там. И даже не в кошмарах дело. В голове крутилось множество мыслей и предположений, которые налетали друг на друга, мешали, сбивали. Он еще раз внимательно посмотрел молот, вернее на выцарапанные на нем русские буквы «Иван», и еще сильнее сжал рукоять. Он этого Айвина-Ивана достанет, чего бы ему это ни стоило.
Красно солнышко взошло, петухи, очухавшись, сквозь сон закричали, а Молчан уже на ногах. До студенеца сходил умылся, лопоть чистую надел, бороду, вновь отпущенную, расчесал. Ныне оно как — всегда в должном образе выглядеть надобно, ныне Молчан уже не гридь обыкновенный, а княженецкий десный мастер заветных дел. Как же ижно на кантийском языку? А… правый тайный мастер. Вот оно. У него и самого этих самых гридней теперь больше дюжины, ладных, с тижелыми булатами. Сам для княжича отбирал.
Сплюнул Молчан, все попривыкнуть не мог. Не княжич Эдуар боле — самый что ни на есть настоящий царь. И смерды его признали, и бояре, и стар и млад. Так и зовут — король Эдвар Первый. Кланяются, в глаза смотрют, улыбаются. Ууу, сколии окаянные, где же вы были, кады Эдуар в помощи нуждалси?
А Эдуар ничего, смеется. Толкует, дескать, оно токмо так и просходит, никак иначе. «Дипламатия», говорит. Вроде все уже «дела давно минувших дней». Так оно, может, и есть, да вот Молчан за столько годов-то терпимость православную и растерял. Пусть Эдуар с Господом Богом простят и забудут, а уж он в памяти все придержит да спуску никому не даст.
Облачился в байдану Молчан — нагрудник теперь пылился в оружейной у Эдуара — поправил кольчугу, меч взял да из дому совсем уж выходить собрался. Жил теперь десный мастер вроде и подле господина, да обособленно. Причиной тому стала Алессандра, которая, впрочем, окликалась и на Саньку или Сашку. Молчан и думать перестал, чтобы бабою обжиться, да еще такой ладной, утробистой, румяной со всех сторон; а жизнь, она эвон как вывернула.
Сашка, она нездешней оказалась, с каких-то тама каганатов, бусурманка одним словом. Только уж больно покладистая: надобно тебе, чтобы Господу истинному поклонялась — нате вам на блюдице, нельзя в мужнины дела влезать — да не больно и хочица. Удивлялся Молчан — со всем Сашка всегда согласная, в любом деле ему уступит, стерпит, а все равно по-ейному выходит. Так и дом через нее у Эдуара выпросил, грамоту беспошлинную на торговлю — вот уж к чему еще у Саньки способность нашлась, да еще по мелочи всякого множеста.
Как Сашка с него веревки вить начала, Молчан так разумом и не дошел. Да пошто ему об том думать, жалко что ли? Все эти мелочи житейские, к чему у десного мастера особого ынтересу не было. Нравится бабе жить вольготно, так разве стоит ей запрещать? Вот коли лишнего вздумает учудить, тут уж сразу кулаком в зубы, шутить не будет. Да только Сашка с головой была, знала, чего можно просить, а об чем даже слово молвить не нужно, немедля муж осерчает.
Сразу докумекала, что Эдуар Молчану не просто господин, али как в здешних землях речевали — сениор, а вроде сына названого или племянника родного. Что любит его русич искренне и без корысти, любит, как только умеет. У мужика на бабу любовь, она другая: игривая, в мягко тело уложенная, сладостная, а с детьми по-другому. Тут сколько отдашь ребетенку, столько счастия и заберешь. Это вроде балакать все горазды, что любовь, она вроде как вещь несурьезная. Так поди сюда, мил человек, да послушай внимательно. Любить, оно тоже уметь надо. Коли научишься, так все у тебя в жизни будет, ну а нет, так и ходи болвашкой деревянной, скитайся по землям да смотри на чужие радости.
