— Пусть такъ, пусть такъ! — сказалъ приходской сторожъ, видимо польщенный этимъ комплиментомъ. — Пусть такъ! Быть можетъ, они у меня есть, мистриссъ Меннъ. — Онъ допилъ стаканъ съ джиномъ и продолжалъ:- Оливеръ теперь уже выросъ и не долженъ больше оставаться здѣсь. Попечительный совѣтъ рѣшилъ вернуть его обратно въ домъ призрѣнія. Я пришелъ, чтобы взять его съ собою. Приведите его сюда.
— Сейчасъ же иду за нимъ, — отвѣчала мистриссъ Меннъ, выходя изъ комнаты. Оливеръ, котораго успѣли уже очистить отъ наружнаго слоя грязи, покрывавшей его лицо и руки, былъ немедленно отведенъ въ пріемную комнату своей доброй повелительницей.
— Поклонись джентльмену, Оливеръ! — сказала мистриссъ Меннъ.
Оливеръ отвѣсилъ поклонъ, который одинаково относился, какъ съ приходскому сторожу на стулѣ, такъ и къ трехугольной шляпѣ на столѣ.
— Хочешь идти со мной, Оливеръ? — торжественнымъ тономъ спросилъ мистеръ Бембль.
Оливеръ только что собирался сказать, что онъ готовъ идти отсюда съ кѣмъ угодно, когда, взглянувъ наверхъ, замѣтилъ, что мистриссъ Меннъ, стоявшая позади стула приходскаго сторожа, смотритъ на него и съ ужаснымъ видомъ грозитъ ему кулакомъ. Онъ сразу понялъ, чего она хочетъ, потому что кулакъ этотъ слишкомъ часто опускался на его тѣло и вслѣдствіе этого хорошо запечатлѣлся въ его памяти.
— А она пойдетъ со мной? — спросилъ бѣдный Оливеръ.
— Нѣтъ, она не можетъ, — отвѣчалъ мистеръ Бембль. — Но время отъ времени она будетъ приходить и навѣщать тебя.
Нельзя сказать, чтобы это было большимъ утѣшеніемъ для ребенка, который, не смотря на юный возрастъ свой, сумѣлъ притвориться и показать, что огорченъ уходомъ отсюда. Да мальчику и не трудно было вызвать слезы на свои глаза. Голодъ и недавно пережитое наказаніе прекрасные пособники для всякаго, кто хочетъ плакать, а потому плачъ Оливера казался вполнѣ естественнымъ. Мистриссъ Меннъ надавала ему тысячу поцѣлуевъ и, что было несравненно больше по душѣ Оливеру, дала ему кусокъ хлѣба съ масломъ, чтобы онъ не проголодался по дорогѣ къ дому призрѣнія. Съ ломтемъ хлѣба въ рукѣ и въ форменной коричневой фуражкѣ на головѣ вышелъ Оливеръ вмѣстѣ съ мистеромъ Бемблемъ изъ скорбнаго дома, гдѣ ни единое доброе слово, ни единый ласковый взглядъ ни разу не освѣтили его тяжелаго, подернутаго туманомъ дѣтства. А между тѣмъ, когда ворота коттэджа закрылись за нимъ, ему на душу легло тяжелое дѣтское горе. Какъ ни были озлоблены маленькіе товарищи, оставшіеся позади него, они были единственными друзьями его; онъ почувствовалъ себя вдругъ совсѣмъ одинокимъ среди окружающаго его міра и это тяжело отразилось на его сердцѣ.
Мистеръ Бембль шелъ впередъ большими шагами, а маленькій Оливеръ, крѣпко уцѣпившись за рукавъ его, обшитый золотымъ галуномъ, семенилъ ножками рядомъ съ нимъ, спрашивая черезъ каждую четверть мили «близко ли уже?» На эти вопросы мистеръ Бембль отвѣчалъ коротко и рѣзко. Мимолетное привѣтливое расположеніе духа, пробудившееся въ немъ подъ вліяніемъ джина съ водой, испарилось за это время окончательно и онъ снова превратился въ приходскаго сторожа.
Оливеръ не успѣлъ пробыть и четверти часа въ стѣнахъ дома призрѣнія и покончить за это время второй ломоть хлѣба, когда мистеръ Бембль, передавшій его на попеченіе какой-то старухи, снова вернулся назадъ и объявилъ, что сегодня вечеромъ назначено засѣданіе комитета, который приказываетъ ему явиться туда немедленно.
Не имѣя яснаго понятія о томъ, что такое комитетъ, Оливеръ былъ очень пораженъ этимъ извѣщеніемъ и не зналъ совершенно, что ему дѣлать, — плакать или смѣяться. Ему не дали времени хорошенько подумать объ этомъ обстоятельствѣ; мистеръ Бембль, чтобы привести его въ себя, слегка ударилъ его по головѣ тростью, а затѣмъ по спинѣ, чтобы онъ двигался живѣе, послѣ чего приказалъ ему слѣдовать за собою и повелъ его въ большую, выкрашенную бѣлымъ комнату, гдѣ кругомъ стола возсѣдали восемь или десять тучныхъ джентльменовъ.
— Поклонись комитету, — сказалъ Бембль. Оливеръ вытеръ двѣ, три слезы, отуманившія его глаза, но не разсмотрѣлъ комитета, а увидѣлъ только столъ, которому и отвѣсилъ свой поклонъ.
