Иногда он водил меня на беговую дорожку, в Паддингтон или Парламент — Хилл, там у нас были в основном тренировки на скорость и рваный ритм: бегаешь по кругу, пока он не заорёт: «Пошёл!!!» — ярдов пятьдесят или сто шпаришь на полную, пока он не скомандует: «Сбросить темп!» Он не любил спортсменов, бегающих в одном ритме, называл их роботами. Он часто говорил: «Это паразиты, шакалы, они выигрывают не потому, что сильны, а из–за слабости других. Иногда они ставят рекорды, но им никогда не выиграть решающего забега. Лучше бороться и проиграть честно, чем плестись к жалкой победе».
Он обращал особое внимание на движения, положение рук и ног; вдалбливал часами, останавливая и показывая, где ты неправильно держишь руки, где сделал неверный шаг, где не так развёрнуты плечи. Он постоянно твердил: «Тренировка — это куколка, из которой рождается прекрасная бабочка. Одно невозможно без другого».
После той первой мили я не показывал лучшего времени, и это огорчало. Когда тебе мало лет, самоуверенности обычно хоть отбавляй, я тогда думал, что в следующем же забеге пробегу милю за четыре минуты, но получалось то 4.05, то 4.06. В клубе кое–кто из парней посмеивался, говорил, что мне с секундомером подфартило; я знал, что сперва обо мне так думали и другие милевики — явился, не запылился, взял и всех обогнал. На первой совместной тренировке после того забега Джек Броган меня почти не замечал.
Большинство забегов я выиграл, несколько проиграл.
Как я и ожидал, Дес Томпкинс накинулся на меня из–за Сэма:
— Сэм Ди, небось, считает, что твоя победа на милю — его заслуга. Наверное, сказал тебе, что этой победой ты обязан ему.
— Ну, отчасти так оно и есть, — ответил я сдержанно. — Без него я вообще бы не побежал милю.
Тут ему было нечем крыть, правда, есть правда. Помолчав с минуту, он сказал:
— Ты бы лучше решил, кто тебя тренирует — я или он. Только не думай, что ты уже всё знаешь, если один раз хорошо пробежал милю. Тебе ещё многому надо учиться, а у него ты не получишь того, что нужно, уж я‑то знаю. Да и какого чёрта я буду учить тебя одному, а потом ты пойдёшь к нему и он будет тебя учить другому?
Вопрос о тренере для меня был ясен, но я понимал и Деса, к тому же мне не хотелось уходить из клуба — тут тебе и условия, и соревнования, и добиться кое–чего можно, и я промолчал.
— Сэм Ди, — сказал он, — не тренер, а просто случайный человек. Кого из бегунов он воспитал?
— Тома Берджесса.
— Том вовсе не находка Сэма, ещё до встречи с ним он бежал за Йоркшир.
— У Сэма он стал бегать лучше.
Тут уж Дес совсем вышел из себя:
— Лучше? Посмотри–ка в книги рекордов и увидишь, чего он добился. Посмотри, как он бежал в Мельбурне в прошлом году на десятитысячной дистанции. Каким он пришёл к финишу? Двадцать восьмым!
— Но он же растянул связку.
— Удивительное дело, что стоит ученику Сэма проиграть, как выясняется, что он растянул связку.
— Я подумаю, ладно?
Но Дес не унимался:
— Что он вообще понимает в атлетике? Чего он добился? Спроси у любого тренера в Лондоне, в стране, все скажут, что Сэм пустозвон.
Я и тут промолчал, потому что уже слышал отзывы о Сэме других тренеров. Всё же одно я понял хорошо: либо ты за Сэма, либо против него, другого выхода нет; что касается лично меня, я за него.
Уже месяц, как я получал пособие по безработице. Как–то во время тренировки Сэм спросил:
— Нашёл работу?
— Нет.
— Я найду тебе работу.
Через пару дней он повёл меня к некому Стенли Лингу, который жил поблизости от Марбл Арч. Я никогда ещё не видел такой большой квартиры — только в одном кабинете разместились бы три наших квартиры. Там были толстые, пушистые ковры, обитые белой кожей стены, огромные люстры, коктейль–бар и большущий телевизор. Всё это, наверно, стоило кучу денег. Но сам владелец оказался простым кокни, невысоким и широкоплечим, а такое лицо я в наших краях встречал у боксёров: голова широкая, лоб низкий, зачёсанные назад чёрные волосы и маленькие тёмные глазки, похожие на два камушка.
Я и раньше слышал, что он интересуется лёгкой атлетикой и другими видами спорта, а свои миллионы заработал на металлоломе и военных поставках. Он посмотрел на меня, потом на Сэма и спросил:
