... В космическом корабле, сделанном прочно и основательно, нижний отсек, символизирующий как бы женское начало и землю-прародительницу, занимала художник-постановщик Дарья, а все небесное, мужское пространство сверху - оператор-постановщик Лобанов.
- Теперь ты, наконец, понял, зачем были нужны космические корабли? - спросила Дарья.
- Да, - согласился сосед с верхнего отсека.
- Куда бы ты, интересно, делся, если б стены были из картона или дешевой фанеры, как хотела вся группа?
- Ты как бы спасла мне жизнь, благодарю, - признал Лобанов.
- На дереве-то так не упрячешься, - подразнила Дарья.
- Ну, Дарья, дубок тоже имеет свои достоинства. Хотя, несомненно, основная нагрузка легла на кабинки. Здесь ты превзошла, Дарья.
- Честно говоря, я зря сердилась на тебя за это дерево, - положив руку на сердце, призналась художница. - Оно... такое, понимаешь, беззащитное, нелепое... Есть как бы вещи, которые начинаешь ценить не сразу. Сначала они производят отвращение, потом ты, вроде бы, находишь, что в этом как бы что-то есть, а потом, Лобанов, потом... Если хочешь знать, я преклоняюсь перед твоим дубом!! – внезапно прорвало Дарью.
- Ну, уж! – смутился оператор. - Я тоже, ведь, не сразу понял, сколько очарования, как бы пользы и смысла в обычных на первый взгляд интимных кабинках. Это же как бы не просто снять трусы, лифчик, одеть купальник, плавки, нет... Я вдруг понял как бы больше. Некоторые ощущения... Странные, непонятные мне раньше ощущения... Как бы и совсем бредовые, но и как бы иные совсем миры.
- ... Арлекин, что нам делать? - спросила Асклепия за себя и Тряпушкина.
- Раздевай Тряпушкина! - ответил он. - Будете плебеями.
Когда ассистент был раздет, режиссер дал последнюю команду, и голые как невоспитанные, чуждые цивилизации, плохо образованные вандалы, Асклепия с Тряпушкиным приступили к осаде культурно-элитарных ценностей, представленных в картине космической раздевалкой художника-постановщика.
- ... Наша раздевалка - как бы символ утонченной эпохи, - поэтически сформулировала Дарья. - Как бы ностальгия по невозвратимому.
- Мне страшно, - признался Лобанов. Право, он чувствовал себя как бы в трубе, по которой колотят несколько молотков.
- Не бойся, стены толстые, - попыталась успокоить Дарья. - Зато это единственное живое место в пустынном мире. Ты понимаешь меня, Лобанов?
А оператор всё чесался, мешкал...
- Лобанов, - ранимо простонала Дарья.
И оператор, глубоко вздохнув, наконец, спустился на первый этаж для участия в эротической сцене.
Минут двадцать спустя Лобанов поднялся, открыл иллюминатор, посмотрел сперва вниз, на утративших человеческий облик плебеев, потом в сторону, где крутилась пленка в кинокамере, просунул голову в окно иллюминатора и закурил.
- Лобанов, ты бесподобен, - захохотал Арлекин.
- Арлекин! - сказала Олеся.
Режиссер оторвался от глазка камеры.
- Мне скучно, - призналось Олеся.
Арлекин развел руками, забросил бутафорское пальто на плечи, посадил шляпу на затылок Олеси, и они куда-то отправились по песчаному пляжу.
- Арлекин! - крикнула Асклепия. - Что нам делать?
Арлекин, не обернувшись, взмахнул руками.
- Арлекин! - в иллюминаторе появилась голова Дарьи. – Хочешь снять двух гениев под одной крышей?
Он проделал на песке пару тактов вальса.
- Арлекин! – позвал Лобанов. - Ты выключил камеру? Можно нам выходить из этого танка? - И тут же схлопотал пощечину от художника-постановщика.
Арлекин подпрыгнул.
- Арлекин! - раздался оклик ассистента Тряпушкина. – Можно одеваться?
Раскрутив пальто в воздухе, Арлекин кинул его в сторону съемочной группы, а потом...
Потом они уже были так далеко, что не могли уловить в отдельных выкриках особого смысла и болтали совершенно о других вещах.
- Мне больше нравятся мелодрамы, - сказала Олеся.
- Мексиканские?
- Бразильские. В Бразилии все так просто.
- Хотела бы в Бразилию?
- А можно?
- А почему нет?
- Я хочу найти свою маму.
- Отличная идея, давно пора.
- В Бразилии мамы либо рожают, либо ищут ребенка, - сказала Олеся. - Кто-нибудь меня обязательно найдет.
- Значит, в Бразилию?
- В Бразилию!
