Груня. А маменька ваша?
Резинкин. Она будет согласна. Вообразите только, Аграфена Силаевна: письмоводитель станового!.. Каково!.. Позвольте мне ваш моток на руки... этак вам ловчее.
Груня(отдает моток и продолжает работу). Очень одолжите. А разве это какая-нибудь важная должность?
Резинкин. Как же-с не важная? Важней-ей-шая! Вторая особа в стане!.. Письмоводитель и секретарь все равно, а секретарь, известное дело, всем ворочает. Вообразите только, мы приезжаем на даровой подводе в свой стан.
Груня. По важной должности надо бы колясочку.
Резинкин. Потихоньку, потихоньку... сперва начнем даровой подводой, а там дойдем до каменного дома в три этажа. Тут, в первой деревне, объявлю: я, дескать, письмоводитель станового. В одно мгновение ока все селение переполошилось, точно губернатор приехал... Мужики и бабы, старики и ребята сбегаются смотреть на меня; все стоят передо мною без шапок. «А где ж староста и десятские?» — кричу я грозно.
Груня. Тише, тише, вы совсем запутались в нитках.
Резинкин(распутав нитки, надевает моток на стул). И вот староста и десятские, запыхавшись, бледные, как полотно, несут хлеб-соль, курочку, яичек, а вам, Аграфена Силаевна, ягодок... Для вас ягодки, понимаете-с? Я вам скажу-с, умный народ!.. «Куда ж яйца в дорогу?» — говорю я. «Пока вашему благородию запрягают лошадок, — говорит староста, — мы испечем их». Я вам скажу-с, сметливый народ!
Груня. На вашем месте я ничего бы не взяла с бедных мужиков.
Резинкин. Наши старшие приказные говорят: нельзя-с, в грош не будут ставить; прослывешь у них же простаком!.. Живей! лошадей, тройку с бубенчиками, а колокола не надо... есть свой. Надо вам признаться, Аграфена Силаевна, я уж и колокол припас... знатнейший, звон такой, все думаю, точно гусли... прямо с горы Валдая, где девки бублики продают.
Груня. То-то я слышу звон колокольчика, все думаю, какой приезд у Резинкиных! (Показывает ему на локти его.) Да что это у вас локти худые? Как не стыдно! Точно у нищего.
Резинкин. Что ж делать-с? от практики поистерлись.
Груня. Неужели вы так в свою канцелярию ходите?
Резинкин. Хожу-с.
Груня. А говорите еще, новый начальник у вас строгий? Что бы ко мне принес лоскутков каких суконных из старого платья; я бы с удовольствием починила.
Резинкин. Признаться, жилетка есть старая, да жаль... еще поношу под сюртуком.
Гривенничкин(за окошком, стучит палочкой в стену). Сашка! пора к должности... полно амуриться.
Груня. Господи! какой стыд!..
Резинкин. Негодяй! Уж я этого Гривенничкина... пожалуюсь экзекутору.
Груня. Нет, нет, не делайте этого... и так довольно разговору. Ступайте и не показывайтесь мне на глаза целый день.
Явление III
Те же и Мамаев.
Мамаев. А? красноперый селезень!.. все около девки увивается... Держи ухо востро, брат, разом ошибу крылья.
Резинкин. Я... ничего-с... только с моим почтением, Силай Ермилыч, с хорошими мыслями.
Мамаев. То-то смотри, с хорошими мыслями! (Подходит к Резинкину и говорит ему тихо.) Нет ли, брат, двугривенного горло промочить?
Резинкин. Право хоть побожиться, нет, а как добуду нынче, матери не отдам, вам принесу. (Уходя, тихо Груне.) Бог с вами, Аграфена Силаевна, убиваете вы меня.
Явление IV
Мамаев и Груня.
Мамаев(у верстака, лениво прилаживает рубанок). В голове будто десяток пудов свинцу, на сердце мутит... руки словно мочалы... хоть бы со вчерашнего похмелья на двугривенный промочить. (Груне.) Все за книжкой, барышня?
Груня(она перед этим бросила рукоделье и взяла с пялец книгу). Читаю про одну девушку, Дженни Эйр, в «Отечественных Записках».
Мамаев. Отеческих!.. Чай, любовные какие записки!.. Набьешь себе голову этими пустяками, да и сама, пожалуй, пустишься в шашни. Смотри, раздавлю, как лягушку.
Груня. В этой книжке все хорошее: читаешь, будто сердцу отдаются слова покойной маменьки.
Мамаев. Хорошее? Знаем-ста!.. А все чернильная строка, Сашка, таскает тебе эту дрянь. Чай, подтибрил где-нибудь, али сорвал с кого!
Груня. Добрый сосед Александр Парфеныч одолжил, а взял он из казенного места, где служит; там выписывают; сам главный начальник хочет, чтобы приказные учились добру из этих книг.
