Старший врывается к вам как буря. Он проносится мимо вас и исчезает в комнате. Вы идёте следом и обнаруживаете его на вашей кровати под одеялом.
— Слезай, — говорите вы. — Это моя.
— …Нет… нет… — говорит старший и тянет на себя одеяло.
После недолгой борьбы старший водворён на кухню.
Если вы не видели младшего, это значит, что, скорее всего, он уже в комнате. Последствия зависят от его настроения. Совет: не лезьте под горячую руку.
Старший больше похож на собаку. Будьте дружелюбны, тверды, последовательны, терпеливы. Попадите в настроение.
Младший — на кошку. Будьте тактичны, неторопливы, наблюдательны. Попадите в ритм.
Нет смысла выбирать между миром старшего и миром младшего. Подозреваю, что это один и тот же мир.
В мире вообще много всего разного.
Дорогой Лёва!
Я сейчас на Онеге. Вторая половина июля. Поэтому не удивляйся, что я пишу про поход.
Никита любит рассказывать про Антона:
— На первый день похода Антон ничего не ел: ни супа, ни каши. И не говорил ничего. На второй день — тоже. Весь третий день проспал в палатке. А на четвёртый проснулся рано–рано и три раза повторил: я хочу кушать, я хочу кушать, я хочу кушать. Маша ему говорит: Антон, сейчас ещё рано, кушать позже. А он: кушать позже, кушать позже. И заснул. И с тех пор всё ест: и суп, и кашу. И всё говорит.
— Маша, он такой прикольный! Я так его люблю! Мне кажется, если бы он на вторую смену остался, то совсем бы нормальным стал. Он уже и сейчас почти нормальный.
Мы с Никитой придумали, что Антоново вечное пение — это Великая Песнь Мира.
— Когда он перестанет петь Великую Песнь Мира, мир кончится.
— О великий наш брат, — говорил Никита, — спой нам ещё Великую Песнь! Никита слушал Настю, когда она начинала длинные речи, в которых я понимала только «Дамбо»[17], «папа» и «поедем».
— Это она рассказывает, как они с папой поехали на поезде, и кто–то вошел, продавал мороженое, потом они вышли и пошли на дачу, там она смотрела мультики про Дамбо… А дальше я не понял.
— Хлеб. Хлеб.
— Антон, попроси. Скажи «отрежь».
— Хлеб. Хлеб.
— Антон, скажи: отрежь.
— Хлеб. Хлеб.
— От–режь. Повтори, пожалуйста.
— Хлеб. Хлеб.
— Ладно, переформулируем. «Дай хлеба с маслом».
— Маша, дай, пожалуйста, хлеб с шоколадным маслом.
Дорогой Лёва!
Захожу, а Шурка сидит и решает примеры.
Очень оригинально: предлагает правильный ответ, потом, видимо, сомневается в собственной компетентности и предлагает варианты «от балды».
Над ним стоит мама — не хотела б я ей попасть под горячую руку — и смотрит на Шуру убийственно.
Шура бросает в неё дактильным[18] неправильным ответом — «два!» — и плачет крупными слезами.
…Почему–то я не сомневаюсь в его проницательности. Может быть, я его даже в чём–то переоцениваю, но ничем не могу себе помочь. Мне упорно кажется, что он всё прекрасно знает, и когда я сталкиваюсь с проявлением «зависания», скорее удивляюсь, чем раздражаюсь. Подобное чувство иногда бывает и с Валькой.
Шура во мне видит двух разных людей: один бесконечно достаёт и докапывается, второй разрешает почти всё, что угодно. Рада, что он их не смешивает.
Иногда боюсь, что я для Шурки — часть некого сложного стереотипа. Вполне могу предположить, что в изменившейся обстановке он пройдёт мимо меня, не заметив. Всё–таки хочется верить, что это не так.
Конечно, Шурка не перестанет показывать мне свои аутичные штучки — почему? Да потому, что они мне нравятся. Тоже мне педагог.
С одной стороны, я, конечно, хочу, чтобы он стал менее аутичным. И постараюсь всё сделать для достижения этой цели. А с другой — он меня и так вполне устраивает.
Не пойму, противоречие ли это?
Когда ты принимаешь его таким, какой он есть, и не довольствуешься этим.
Дорогой Лёва!
Наше утро начинается с пения.
Сначала сверху слышится мелодичный скрип:
— ЭЭЭЭЭ… Э–Э-Э, ЭЭ–Э-Э!
Потом мычание. Потом оно переходит во что–то, напоминающее тувинское горловое пение. Когда со словами, а когда без слов. Обычно так:
— У–У… УУ–У-У! Ы–Ы-Ы–Ы!
Это песня из трёх нот. Не вполне проснувшись, я вскакиваю и задираю голову кверху. Антон сидит на кровати в невозмутимой позе йога и смотрит чуть левее меня глазищами цвета светлого асфальта.
