— Ну и дурак!
— Верно, товарищ старший лейтенант! Дурак и есть. Только мне тогда никто этого не сказал. Все лишь поучали на каждом шагу. Про моральный кодекс строителя коммунизма мне рассказывали. А я возьми да и бухни руководителю политзанятий: «Вы, — говорю, — только вызубрили его, а ни хрена в нем сами не смыслите». Упекли меня тогда на пять суток на губу… Совсем ожесточился я в то время. И, если бы не Наташа, удрал бы. Она отговорила. А теперь и сам понял, что дурак был. Но обиду эту подавить в себе не могу. Хочу, а не могу. — Он опять шумно вздохнул и попросил: — Товарищ старший лейтенант, разрешите закурить?
Николай протянул ему папиросы. Солдат неумело закурил и виновато сказал:
— Вообще-то я некурящий. А за компанию иногда балуюсь. Наташка узнает, будет мне нагоняй.
— Любите ее?
— Люблю, — тихо сказал солдат и покраснел.
— Счастливый! А я вот не знаю. Нравится, а вот люблю ли — не знаю.
— «Люблю ли тебя, я не знаю, но кажется мне, что люблю», — пропел солдат. Он повеселел, должно быть, ему стало легко и радостно оттого, что он поделился своими горестями, и оттого, что этот незнакомый ему офицер так просто признался в своих. — Раз нравится, значит, полюбите. Мне Наташа сразу понравилась. А полюбил я ее позже, когда узнал, что она за человек. По-моему, любовь — это когда нравится плюс уважение.
«Ишь ведь, и формулу изобрел! подумал Николай. И мысленно возразил: — Нет, брат, не так все это просто!» Но вслух ничего не сказал. Он сейчас завидовал этому солдату. Пусть у него все получилось так нескладно, но зато есть полная ясность.
А солдат теперь уже весело рассказывал:
— Они тут живут хоть и скучно, но сытно. Воды в озере всего по колено, а рыбы навалом. Зона-то запретная, никто, кроме них, не ловит. Вот увидите, свежей ухой угостят. Живут, как при натуральном хозяйстве. Кроликов, например, разводят…
Но теперь Николай слушал невнимательно, слова солдата проносились в сознании, как дорожные знаки, в смысл которых не вникаешь. К нему опять вернулось такое ощущение, будто он делает что-то не то. Он ловил себя на этом уже не один раз, а за последнее время — все чаще и чаще. Вот встретился на пути этот солдат со своей судьбой, со своими мыслями и горестями. Его неожиданное признание не оставило равнодушным Николая, ему захотелось познакомиться с солдатом поближе, узнать, чем он вообще живет, почему вдруг пришла ему в голову эта дикая мысль о дезертирстве. Может быть, как раз об этом и надо писать? Сколько раз скитальческая журналистская судьба сводила Николая с людьми по-своему интересными, и сколько раз он проходил мимо этих людей только потому, что было более срочное задание, может быть, не такое уж важное, но всегда срочное.
Вот и сейчас — опять срочное. А какая в нем срочность? Статью Коротаева можно дать и через неделю, и через месяц, тема ее, как говорится, вечная. Кравчук торопит только потому, что статья значится в плане и нечего ставить в номер.
* * *
Часовой долго и придирчиво проверял документы. Наконец открыл ворота, и машина въехала на территорию подразделения. Это была небольшая поляна, с трех сторон окаймленная лесом, а с четвертой к ней подходило озеро. На поляне стояло длинное одноэтажное кирпичное здание — казарма, а неподалеку от нее пристроились четыре сборных домика — вероятно, в них жили семьи офицеров. От казармы к домикам разбегались аккуратные гаревые дорожки. Такие же дорожки вели к стадиону и детской площадке. Поражало обилие цветов — в выложенных кирпичом и дерном круглых, овальных, квадратных и треугольных клумбах и рассыпанных просто так по всей поляне. «Как на курорте», — невольно подумалось Николаю.
У входа в казарму его встретил молодцеватого, пожалуй, даже несколько щеголеватого вида капитан. Как гостеприимный хозяин, хотя и старший по званию, он представился первым:
— Капитан Савин, заместитель командира по политической части.
— Старший лейтенант Гуляев, корреспондент газеты, — отрекомендовался Николай.
— Прошу, — капитан пригласил в казарму.
Они прошли в небольшую комнату, почти всю занятую тремя канцелярскими столами, совершенно голыми, если не считать одного чернильного прибора с давно высохшими чернилами.
