«А если этот чертов Боб Сентон — всего лишь хорошо законспирированный агент сил правопорядка, подосланный к жене, дабы, „расколов“ ее, получить необходимую информацию о его, Крида, делах?» — подумалось неожиданно. Черт, час от часу не легче!
— …Будь добр, завари кофе и на мою долю, — на пороге, сонно потягиваясь, появилась Марон.
И, увидев в его руке мобилку, удивленно спросила:
— Уже в заботах?
Рассмотрев, что аппарат у мужа не его, изумленно поинтересовалась:
— А зачем тебе понадобилась моя «труба»?
Крид нашелся мгновенно:
— Моя — на подзарядке, а твою пришлось взять сюда, ибо не хотел звонить из спальни, дабы ненароком тебя не разбудить.
— А-а, — протянула Марон. И не замешкалась с очередным вопросом:
— Звонишь кому?
— Да секретарше, хотел напомнить, что она должна отправить машину в аэропорт — встретить нашего представителя из Вилья-Белья.
— Ну, так звони! А потом глотнем кофе. А заодно закончим наш разговор.
— Не стану! Тейда — работник ответственный — не забудет.
— Как хочешь, — пригубила чашку с обжигающим напитком Марон. — Тогда поговорим о твоем обмороке. Для начала.
— Не сейчас, дорогая! Не сейчас!
— Как знаешь, однако мне кажется, тянуть не стоит.
— Обязательно, но через день-два.
— А не лучше ли на день-два отложить все дела? Со здоровьем шутки плохи! Нужно, как я уже говорила, показаться доктору!
— Прости, Марон, но не сегодня!
— В последнее время ты многого, мне сдается, не договариваешь. Что происходит?!
— Поверь, ровным счетом ничего!
— Хотела бы я верить, что это, в самом деле, так… Да не получается…
— Извини!
— Ну что же, выпью пару таблеток снотворного и снова завалюсь спать. Идти сегодня никуда не хочется.
— Я тебя проведу, — Крид такому повороту событий неимоверно обрадовался. Ведь до 17–00 оставалось всего ничего.
Через десяток минут, включив электробритву и автоматически водя ею по лицу, он подчинился воле мозговых извилин. Главная мысль, которая заставляла их пульсировать на грани нервного срыва: что же все-таки происходит?
И что за хитрован прячется В ЦЕНТРЕ зловещей ПАУТИНЫ?
Четвёртое апреля, ставшие для него роковыми семнадцать ноль-ноль.
— Крид Пашоат?
— Весь внимание!
— «Международная служба нравственности». Примите…
— Нельзя ли без идиотских формальностей, гром вас там всех разрази?!
— Не положено! — отрезал, как бритвой, невозмутимый собеседник. — Итак, повторяю: примите очередное донесение…
«Попался бы ты мне в руки, зануда проклятый!» — в бессильной ярости скрипнул зубами Крид.
И истерически-весело гаркнул:
— Давайте, валяйте!
— «Донесение номер семь, — астматик сохранял олимпийское спокойствие. — Сегодня, четвёртого апреля, Марон Пашоат весь день провела в обществе Боба Сентона в меблированных комнатах, находящихся в захолустном предместье. Лишь однажды поклонник покидал это сомнительное со всех точек зрения пристанище — чтобы в ближайшем магазине приобрести легкое спиртное и сигареты. На обратном пути прихватил и тюбик губной помады.
В данный момент пара находится там же, но, по-видимому, собирается уходить. Обеспечить вас компрометирующими снимками пока не представляется возможным, так как партнеры, вы же видите, все время меняют адреса встреч и на одном месте долго не задерживаются. Однако в ближайшие сутки-двое мы этот явный пробел восполним.
Наблюдение за объектом продолжается…»
Небесный свод рухнул на землю. Его, Крида, святая вера в порядочность жены окончательно растоптана!
Силы потусторонние, что же это такое?!
Распахнув дверцу бара, достал орнаментированный калебас с текилой — налил полный фужер. Залпом осушил. Плеснул еще. Ярость — первобытная, дикая — закипала в груди, разгораясь подобно адову пламени.
Он милостью Марон очутился НА КРАЮ бездонной ПРОПАСТИ. Падать в которую можно вечно…
О минутной слабости, легком увлечении здесь не может идти и речи. Самая что ни на есть откровенная половая распущенность, животное удовлетворение низменных страстей — вот чему он стал вольно-невольным свидетелем!
Как только ему не удалось раскусить жену за столько лет совместной жизни?
Сам того не желая, Крид представлял благоверную в самых различных, порою бесстыжих, сексуальных позах с этим ублюдком-спортсменом, который, небось, плохо знает, с какого места пробивается штрафной. Впрочем, ему забил, что называется, пенальти — правда, в практически пустые ворота. Сердце, затрепыхавшись в груди, будто тот самый, роковой, мяч в сетке, подкатило, казалось, к самому горлу. Стало трудно дышать.