— Все дело в ней, — заключил папа. И это был не вопрос, а простая констатация факта. От меня даже не требовалось подтверждения.
Потрясенный такой прозорливостью, я взглянул на отца. Было достаточно одной секунды, чтобы понять — он злится. Да что там, он просто в бешенстве.
— Неужели это никогда не закончится? — Следующие его слова и, в особенности, интонация, с которой он их произнес, красноречиво говорили о правильности моих подозрений. — Сколько можно вспоминать о ней?
— Все не так. Ей нужна моя помощь, — попытался я объяснить, но отец прервал меня, так и не дав возможности рассказать о снах.
— Неужели?! И как же ты об этом узнал? Она что, письмо тебе написала? — ехидно спросил он.
— Можно и так сказать, — парировал я, чувствуя, как и во мне самом начинает закипать злость.
— Не глупи, сынок, — отец неожиданно перешел на спокойный, умиротворяющий тон. — Все только приходит в норму. Зачем начинать все сначала? Я уверен, еще немного, и мы справимся с этим.
— Справимся? — Взрыв негодования был настолько мощным, что я даже вскочил с кровати. — Да ты понятия не имеешь, с чем мне приходится справляться!
— Ты сам не позволяешь тебе помочь! — Папа тоже повысил голос, и вот мы оба уже стояли посреди комнаты и кричали друг на друга. — Твое место с нами, а не с этой вампиршей, — категорически заявил он, скрестив руки на груди.
— Помнится, ты был с ней в неплохих отношениях, когда она спасла мне жизнь. Куда делось твое чувство благодарности?
— Оно осталось при мне. Но это не значит, что я буду спокойно смотреть, как она забирает у меня сына.
— Мне уже, слава богу, двадцать три. Я не безропотный ягненок и в состоянии самостоятельно решить, куда мне идти и что делать.
В этот момент дверь номера отворилась, и на пороге показался Димка. Видимо, мы разбудили его криками, и он решил проверить, все ли в порядке.
У Димы не было возможности вставить в нашу с отцом перепалку ни единого слова, он просто стоял и ошарашенно смотрел, как два близких ему человека рушат свои отношения.
— Ты меня не остановишь, — самым серьезным тоном заявил я отцу. — От того, что ты говоришь гадости об Амаранте, мое мнение о ней не изменится, — с этими словами я направился к двери, прихватив по дороге сумку.
— Если ты сейчас пересечешь порог этого номера, можешь больше не возвращаться, — бросил мне в спину отец.
Удивленный таким поворотом событий, я остановился и оглянулся на папу. Отцу не свойственна импульсивность, он всегда взвешивает и тщательно обдумывает все свои слова и решения. Зная это, я отчетливо понимал, что вряд ли он сейчас шутит. Но у меня нет выбора. Оставалось лишь надеяться, что однажды папа передумает, и между нами все снова наладится.
— Прости, — прошептал я и, покрепче сжав ремешок сумки, как будто он мог придать мне сил, переступил порог номера.
— Лучше бы ты тогда умер, — донесся мне вслед голос отца.
Не могу выразить, какую боль причинили мне эти слова. До недавнего времени я, можно сказать, ненавидел отца и считал, что он испытывает ко мне примерно те же чувства, но девять месяцев назад все изменилось. Я понял, как ошибался на его счет, и теперь потерять то, что было приобретено с таким трудом, казалось невыносимым.
Но решимости это не убавило. Не знаю, чем себя успокаивал: то ли думал, что папа однажды простит меня, то ли полагал, что любовь Амаранты сможет залечить все раны. В тот момент мне оставалось только искренне надеяться, что все как-нибудь утрясется само собой. Как страус прячет голову в песок, так и я всеми силами старался не замечать, что с некоторых пор мой корабль, на котором я плыву по течению жизни, идет ко дну. Вся команда уже давно его покинула, один я продолжал упорно хвататься за корму.
