— Перестань махать руками, — сказала ему Джинни, — а то опрокинешь на себя муку, и прекрати эти разговоры.
— А ты все сердишься на меня, Рой? — спросил Энди, беспокойно топчась у плиты.
Рой больше не сердился, он наконец понял и принял как должное, что Энди ни капельки не волнует создавшееся положение. Ну ни капельки! Энди, несомненно, все знал, но его это словно и не касалось. Его беглая шутка была вызвана тем, что их отношения его позабавили, но за этим не было ни одобрения, ни осуждения, а тем более приговора. Энди рассматривал это точно так же, как Рой рассматривал естественный процесс лесной жизни. Это поразило Роя, — сначала появилось чувство облегчения, а потом и тревога. Ему понятна была аморальность в природе, но в применении к самому себе она была ему неприятна. В этом было что-то равнодушное, и, глядя на выцветшие глаза друга, он видел в них нечто холодное и бесчеловечное. И верно: этот парень — прирожденный бродяга! Немудрено, что в нем нет ни гнева, ни осуждения: Энди Эндрюсу решительно на все наплевать.
— Нет, я на тебя не сержусь, — сказал Рой, смущенный, но несколько успокоенный. — А что ты поделывал все эти годы?
— Из одной заварухи в другую, — сказал Энди, — все больше в армии.
— Не пойму, чего тебе далась армия, — сказал Рой.
— Да, сначала трудно было, но потом началась война. Вот это была война, Рой! — Видимо, даже мысль об этом была ему приятна, даже глаза на минуту загорелись, и он предался воспоминаниям.
— Ты все еще в армии?
— Нет. Вот уже несколько месяцев, как ушел.
— Совсем? — Рою не терпелось кончить.
— Да, как будто, если только опять не проголодаюсь, — Энди намекал на свою тучность, он похлопал себя по животу и захохотал. — Слышал я, ты был в заповеднике с Сохатым, — сказал он.
Джинни взглянула на него.
— Осторожней, — сказала она, — могут услышать.
— А как поживают эти бродяги. Сохатый с Зелом? — спросил Энди, пропустив мимо ушей предостережение Джинни, но приглядываясь к ней, когда она, подойдя к плите, поставила на огонь кофейник.
Рой тоже следил за Джинни. Ему хотелось встать и самому заварить кофе, но он принудил себя сидеть на месте.
— Ничего, живут. Они ушли на север, спасаясь от патрулей.
— А ты почему вернулся? — спросил Энди.
Рой пожал плечами.
— Да вот рискнул, — неопределенно сказал он.
— Тебя здесь ничего не привязывает, Рой? — снова заревел Энди.
Рой не ответил.
— Ты уверен, что тебя здесь ничего не привязывает?
— Да что меня может привязывать? — нетерпеливо огрызнулся Рой.
Энди был в восторге.
— Не знаю, Рой. Только ты выглядишь семьянином; знаешь, озабоченный такой, весь сгорбленный, совсем как этот кроха Зел. Так не годится…
Рою это не нравилось, и он все меньше был расположен отвечать на это грубое подшучивание. Энди был все тот же, но Рой знал, что сам он уже больше не прежний Рой; и это его еще сильнее приводило в смятение. Он уже утерял первоначальный план и цель этой встречи — стихийный напор гиганта Энди смел все в одну невообразимую кучу. Может, поэтому-то Джинни и решила не вмешиваться. А в Энди не за что было зацепиться. Рой просто не знал, как к нему подойти.
— Рой, — разглагольствовал между тем Энди, — тебе бы надо встряхнуться, смотать удочки и податься в Штаты. Ты тут совсем мохом оброс. Сидишь так, словно и подниматься с места не собираешься. Полно, Рой, пойдем и отряхнем с наших ног прах места сего. А ну, Рой!
Услышав этот горячий призыв, Джинни перестала собирать на стол и взглянула на обоих мужчин; но они в эту минуту не помнили о Джинни. Сохранилось еще былое очарование в этих дружеских словах, и все же Рой не вполне понимал намерение Энди.
— Не садись у домашнего очага, Рой, обожжешься, — настойчиво твердил Энди.
Только теперь Рой понял: ведь Энди пытается спасти его, спасти его от Джинни. Семейная жизнь, дом, заботы, словом, все то, что воплощено было в Джинни, от всего этого Энди указывал Рою путь спасения. Это было проявлением такого дружелюбия Энди по отношению к Рою и такого равнодушия по отношению к Джинни, что Рой расхохотался, глядя на Энди, как он хохотал бы, слушая бред полоумного Джекки Пратта.
