Вполне вероятно, недоразумение можно было бы урегулировать, если не полюбовно, то во всяком случае без боевого столкновения. Вампиры ушли бы в открытые ими межпространственные врата, Глан продолжил бы свой путь и вспоминал потом эту встречу как презабавный казус. Однако все испортил птенец. Он хоть и был молодым, но, как ранее уже отмечалось, вполне мог дать сто очков форы цирковому борцу, не будучи даже в боевой трансформации. Не раздумывая ни мгновения, юный вампир сорвался с места и устремился на Охотника.
Для нашего героя время как будто замедлилось. Он успел хладнокровно оценить диспозицию и посчитал излишним тратить пулю на неопытного птенца.
«Завалю молокососа дробью, – мысленно решил он, – а мамашку с папашкой нашпигую ляписом».
Молодой вампир успел сделать лишь пару шагов, а палец Глана уже начал выбирать свободный ход спускового крючка. В это же время откуда ни возьмись в помещении промелькнула черная молния и устремилась наперерез юнцу, безрассудно прущему прямиком на стволы Волыны.
Наконец палец Охотника преодолел легкое сопротивление спускового устройства, привычно громко бабахнуло, отдача заставила оружие слегка дернуться в сильных молодых руках.
И только тут до сознания нашего героя дошло, что полновесный заряд серебряной дроби попал не в самонадеянного птенца, а в широкую грудь чадолюбивого батюшки. Это именно он был той черной молнией, метнувшейся наперерез безрассудному сыну и заслонившей его от верной гибели. Несмотря на полученную рану, отец схватил чадо за шиворот и с силой отбросил назад, что-то громко шипя при этом на языке ночного народа. Посланный в недолгий полет твердой отеческой десницей юноша врезался головой в каменную стену пещеры и на какое-то время затих. Тут встрепенулась стоявшая до этого в полном оцепенении мамочка. Дама громко завизжала, словно механическая пила, и бросилась к сыночку. А отец семейства тем временем обернулся к Глану, поднял правую руку в интернациональном жесте, обычно предшествующем началу мирного диалога, и проскрипел на языке людей:
– Постой, человек! Не стреляй! Я знаю, что с помощью своего ужасного оружия ты вполне способен уничтожить меня, а также жену и сына. Предлагаю обсудить сложившуюся ситуацию.
Палец Глана уже успел выбрать свободный ход спускового крючка Волыны, однако в последний момент остановился. Речь вампира, хоть и казалась неудобоваримой для человеческого уха, но понять, чего, собственно, он добивался, было несложно. Молодой человек ослабил палец даже с определенной долей радости, поскольку почему-то не испытывал желания убивать эту троицу, даже несмотря на провокационный выпад птенца.
– Хорошо, поговорим, – по возможности спокойным голосом ответил он и, не опуская оружия, сделал шаг внутрь пещеры. – Однако предупреждаю, в магазине моего огнестрела три десятка жалящих ос, начиненных чистейшим ляписом. Надеюсь, объяснять мудрому дайману, что это такое и как действует оно на организмы ночных охотников, будет излишним?
– Понимаю, понимаю, – кивнул вампир и, показав рукой на свою дымящуюся грудь, попросил: – А теперь, человече, позволь мне какое-то время заняться собой. Серебро хоть и не смертельно для высшего вампира, но все равно при попадании внутрь доставляет невыносимые муки.
– Не возражаю, уважаемый дайман…
– Карис-заб-Хабра, – учтиво расшаркался вампир.
Глан хотел было, в свою очередь, представиться, но вовремя вспомнил, какую власть над человеком может заполучить опытный чернокнижник, зная его полное имя. Поэтому он лишь сдержанно произнес:
– Называй меня Охотником, почтенный Карис-заб-Хабра. Что же касается твоего лечения, я подожду.
Поблагодарив юношу легким кивком, дайман потянулся, развел руки в стороны, закрыл глаза и замер на пару минут. Вскоре грудь его еще сильнее задымилась, и из прорех прорванной одежды начали одна за другой вываливаться серебряные дробины. Наконец организм вампира полностью освободился от ядовитого металла. Карис открыл глаза, с облегчением вздохнул и, обратившись к Глану, как ни в чем не бывало продолжил:
