Загадка погибшего нациста
Второй признак существования таинственного и мощного фактора, который нарастал в разных странах, дал о себе знать там, где его меньше всего ожидали, - на советском театре военных действий.
В феврале 1942 года Красная Армия предприняла неожиданную атаку против немецкого гарнизона в населенном пункте под названием Кривая Коза недалеко от Таганрога. Из ста шестидесяти военнослужащих гарнизона десять человек были взяты в плен, остальные утонули в ледяной воде залива. Среди захваченных трофеев оказалась толстая тетрадь в картонной обложке, принадлежащая какому-то немецкому майору и обнаруженная в чемодане после того, как он и его водитель были убиты в своей машине. Пленные, которых допросили, сообщили, что майор не входил в состав гарнизона, а был из корпуса инженерных войск. В течение трех дней он уже второй раз приезжал в гарнизон Кривая Коза по дороге Мариуполь - Таганрог, но последний раз прибыл слишком поздно и его не пропустили на территорию гарнизона. Вынужденный переждать ночь в машине, он оказался объектом неожиданной атаки. Его тетрадь была тщательно изучена, и в ней нашли листы с формулами, диаграммами и описаниями. Не ясно было, как с ним поступить, поэтому старший сержант показал тетрадь офицеру НКВД Илье Старинову, который, не понимая по-немецки, передал тетрадь другому офицеру, владевшему этим языком.
Последнего все это не очень заинтересовало/
- Тут, товарищ полковник, по поводу материалов, полученных путем синтеза. Какие-то "эрзацы", как это обычно у фрицев. И еще разная ерунда в отношении атомной энергии.
Поскольку из штаба тетрадь не затребовали, Старинов ее сохранил и вернулся к своим обычным обязанностям, заключавшимися в установке мин. В апреле, приехав в Москву, он зашел в Государственный комитет обороны (ГКО) на улице Жданова. В составе ГКО было управление по вопросам науки, которым руководил Сергей Кафтанов. Старинов вручил пакет заместителю Кафтанова Степану Балезину, который в свою очередь передал его своему начальнику. Оба пришли к выводу, что немецкий текст, написанный не отвратительным готическим шрифтом, а легко читаемыми латинскими буквами, относился вовсе не к производству эрзацев, а к расщеплению ядер атомов. Более того, теоретический уровень текста свидетельствовал скорее о технологическом интересе автора, чем чисто научном. Они поняли? о чем это свидетельствовало: Мариуполь и Таганрог были важными районами рудных разработок.
Старинову суждено было осознать истинное значение всего этого дела только спустя сорок три года, когда он прочитал мемуары Кафтанова об атомной программе. Балезин и Кафтанов догадались, что убитый в районе Кривой Козы немецкий офицер совсем не случайно совершал поездки по южным районам нашей страны, которые в то время были оккупированы немцами. Он искал уран1.
В мемуарах Кафтанова описывается продолжение истории с вышеназванной тетрадью. После перевода на русский язык ее отправили Александру Лейпунскому - руководителю лаборатории ядерной физики Харьковского физико-технического института (ФТИ). Харьковский ФТИ, где в 1932 году было осуществлено расщепление атома лития, находился в авангарде исследований советской физики. Лейпунский играл в нем одну из главных ролей, но он сомневался в возможности осуществления цепной реакции и считал, что нужно проделать еще очень большую работу, прежде чем удастся подойти к ней. С одной стороны, он был первооткрывателем, а с другой - консерватором, точно такого же плана, как и Иоффе, основатель Харьковского ФТИ.
На состоявшейся в 1939 году в Харькове конференции, посвященной ядерной физике, Юлий Харитон и Яков Зельдович - оба протеже Николая Семенова из Института физической химии в Ленинграде - открыли два пути в направлении осуществления цепной реакции. Первый - с использованием урана-238 и тяжелой воды в качестве замедлителя, и второй - с использованием изотопа уран-235. Последний вариант совпадал с тем, что предлагали два других физика из Харьковского ФТИ - Виктор Маслов и Владимир Шпинель, которые в октябре 1941 года получили свидетельство об изобретении из отдела военных разработок Государственного комитета по открытиям и изобретениям. Это открытие под названием "Об использовании урана в качестве взрывчатого или токсичного вещества" по времени приходится на период между меморандумом Пайерлса - Фриша (март 1940 года) и докладом "Мауд коммитти" (июль 1941года), о которых в СССР не было известно. Однако открытие Маслова и Шпинеля встретило в официальных советских инстанциях намного менее благожелательное отношение, чем открытие их коллег в Великобритании. В течение многих месяцев харьковские ученые обивали пороги всех ведомств, включая и Красную Армию, но им так и не удалось получить существенной поддержки. Маслова мобилизовали на фронт, и он погиб в бою, а Шпинель оказался в эвакуации в Алма-Ате вместе со своим Харьковским ФТИ. Там ему поручили вести работы, непосредственно связанные с задачами обороны. Некий Фриц Ланге - друг и коллега Маслова и Шпинеля, но немец по происхождению был немедленно отстранен от работы по специальности, так что инициатива Харьковского ФТИ по развитию советской программы создания атомной бомбы оказалась заблокированной1.
