Охота на ведьму - страница 29
Неужели жители Селесты так мало задумывались о спасении своей души? После вечерни в их церковь приходило, бывало, по дюжине, а то и вовсе жалких десять человек. Ну да ничего, после того как он попросил обоих городских священников в своих проповедях подчеркнуть важность решения епископа, ситуация несколько улучшилась.
Вначале Сюзанна приходила не очень часто, и это задевало Крамера куда сильнее, чем он мог бы предположить. Выходя после вечерни в дверь в леттнере, он первым делом обводил взглядом собравшихся в церкви. И стоило ему заметить золотистые кудри Сюзанны, как сердце в его груди начинало биться чаще. А если ее не было в церкви, он сердился.
Быть может, он был слишком строг с ней, когда уговаривал ее серьезнее относиться к получению индульгенции для матери. Ее зеленые глаза наполнились слезами, когда он описал ей невыразимые муки души в чистилище, и Генриху захотелось утешить ее, заключив в объятия. Свое отсутствие она объяснила предстоящими родами своей лучшей подруги, что Крамер, конечно же, сразу проверил. А с начала прошлой недели она действительно приходила на проповеди каждый день.
Сегодня он решил при выдаче индульгенции уделить Сюзанне немного больше времени. Тем вечером проповедь для мирян предстояло читать брату Бенедикту, его заместителю в управлении монастырем, сам же Генрих намеревался укрыться от всеобщего внимания и воспользоваться этой возможностью немного понаблюдать за Сюзанной.
– Да благословит вас Господь всемогущий! – торжественным речитативом завершил вечерню настоятель, осеняя своих собратьев крестным знамением. – Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа!
– Аминь, – ответили ему монахи.
Монахи неспешно покинули клирос и двинулись в свои кельи – кроме брата Бенедикта и Генриха.
– Посмотрим, сколько человек пришло сегодня, – буркнул брат Бенедикт, подлинный колосс, которому не были чужды мирские услады, и уже по этой причине он не очень-то нравился Крамеру.
Когда субприор[74] открыл дверь в леттнере, настоятель глазам своим не поверил: перед алтарем толпилось больше сотни кающихся, как мужчин, так и женщин, многие из них привели с собой маленьких детей.
– Ну и ну. – Брат Бенедикт присвистнул, точно уличный мальчишка. – Уж у нас-то монеты сегодня в сундуке зазвякают! – Он поднялся на каменное возвышение возле колонны у алтаря.
– Помолимся же! – Его зычный голос разнесся над головами верующих.
Тем временем Генрих прошелся вдоль собравшихся. Заметив Сюзанну – на ней уже вчера было это чудное зеленое платье с узким лифом и рукавами до локтя? – Крамер с улыбкой кивнул ей, и девушка поприветствовала его в ответ. Затем он остановился рядом с исповедальней и прислонился к колонне. Отсюда он мог хорошо рассмотреть дочь Миттнахта.
К словам брата Бенедикта Генрих не прислушивался – содержание его проповеди о необходимости покаяния, которую субприор читал на немецком, настоятель и так знал наизусть. Он заметил, что Сюзанна, закрыв глаза, слегка покачивалась взад-вперед. Быть может, милое дитя устало от тяжкого труда? Или же она отдалась на волю образов из проповеди брата Бенедикта, описывавшего чистилище как царство ужаса, но в то же время и очищения души?
Когда она стояла вот так, погрузившись в собственные мысли, от нее словно исходили какие-то дивные чары. Какая она хрупкая, худенькая, уже не дитя, но еще и не женщина… Крамер вдруг задумался о том, кого она видит в нем. Отечески заботившегося о ней друга? Престарелого монаха, хотевшего сделать что-то хорошее тем, кто еще мог насладиться юностью? Или ей и вовсе не было до него дела?
Он глубоко вздохнул. На церковной трибуне брат Бенедикт завершил общую покаянную молитву, и жители Селесты обступили келаря и его сундук для сбора пожертвований, в то время как Сюзанна отделилась от толпы.
Крамер ждал ее в полумраке бокового нефа перед алтарем Богородицы, где отбрасывала багровые отблески одна-единственная свеча. Он кивнул, они оба преклонили колени и по традиции трижды прочли «Аве Мария». Затем Крамер передал девушке индульгенцию еще на сто дней.
