Я видел его!
Понимаете, видел!
В кругу иных ориентиров…
— Забудь, что я говорил. Я ошибался. Я не верил тебе. Извини.
— Ну, что вы, — прошептала девушка и неожиданно прижалась к моему плечу. — Спасибо. Не знаю, что бы я делала одна. Мне с вами было очень хорошо. Представляете?
— Представляю, — серьезно ответил я и вдруг поймал себя на том, что хочу увидеться с ней вновь, хотя бы раз… — Мне тоже было очень хорошо.
Она отступила на шаг и испытующе взглянула на меня.
— Правда?
— Конечно! Если бы не ты… Хотя, что я говорю! Это было действительно здорово, понимаешь?! Ты окликнула меня и показала путь, где я могу поставить собственные ориентиры. Если только захочу… Я ждал тебя, теперь-то ясно… Ждал! Ведь мы еще увидимся, правда?
— Не знаю, — она опустила голову. — Не знаю…
— Ты замерзнешь. Спокойной ночи, — я на секунду замешкался, а потом привлек ее к себе и с нежностью поцеловал. — Я приду сюда завтра, в шесть. Ладно?
— Не знаю, — мягко высвобождаясь, повторила она. — Может быть. Я пошла?
Я кивнул, и она исчезла в подъезде.
Старый привратник захлопнул стеклянную дверь.
И — ни звука на всей улице, ни единого движения…
Я машинально отступил на несколько шагов, на мостовую, и тут контуры дома дрогнули, вся улица шевельнулась и вздохнула, будто живая, — на какую-то долю секунды застывший мир словно утратил равновесие, и — все…
Точно изображение на киноэкране по чьей-то прихоти вдруг побежало вспять, стрелки часов рванулись обратно, нагоняя упущенное прошлое, тот единственный миг, в который началось и закончилось — что именно?
Я снова увидал ее, а рядом стоял кто-то, почти мальчик, и с робкой нежностью держал ее за руку, и по сему было видно, что минута расставания близка и оба страшатся этой минуты…
Потом он обнял ее и поцеловал.
Я хотел крикнуть:
— Не смей! Она не твоя!
Но сообразил, что кричать глупо.
Потому что этот юнец в поношенном сюртуке, с немыслимой кокардой на гимнастической фуражке — и есть я сам, вернее, тот, кем я был или мог бы быть, что я гляжу на самого себя со стороны, из иного измерения времени, и кому какое дело (да и мне, в том числе), если двое любят друг друга и сами еще не могут до конца поверить в свою любовь!..
— Спокойной ночи, — сказал гимназист. — Я сегодня увижу такие сны!..
— Ага, — отозвалась девушка, — и я, наверное, тоже. — И добавила: — Я пошла?
— Я буду стоять здесь, пока ты не поднимешься к себе, — серьезно сказал гимназист. — И, когда у тебя погаснет свет, я уйду.
— Чудак! — засмеялась девушка. — Ты же замерзнешь!
— Ничего подобного. Я знаю сто пять способов, как согреться. До завтра, да?
Он опять поцеловал ее, махнул рукой, и дверь за нею затворилась…
Мне стало грустно: главный герой всего случившегося, я в итоге оказался ненужным свидетелем своего — или чужого? — счастья.
Я сделал несколько шагов, чтобы уйти совсем, но стены дома вновь заколебались, свет в окнах потускнел, подул ветер — и все пропало.
Остался пустырь, знакомый и скучный. Незыблемый, как ориентир наступившего дня, как клеть, в которой замкнулась пустая сиюминутность…
— Я завтра приду сюда, в шесть, — зачем-то повторил я теперь уже бессмысленную фразу. — В шесть… Не опаздывай. Ладно? Ладно? Ладно? Приду! — почти с отчаянием закричал я. — Непременно…
Александр Силецкий
НЕОПОЗНАННЫЙ ОБИЖЕННЫЙ КЛИЕНТ
Доктор поликармических наук Пенькин был бесконечно зол.
— Что значит — не готово?! — грохотал он. — Кто квитанцию выписывал?
— Ну, я, — отозвалась смазливая приемщица. — А дальше — что?
— Да ведь сроки!..
— Гражданин, не хамите. Не дома.
— Ну, знаете!.. — задохнулся Пенькин. — Книгу!
— Какую-такую? — томно вскинула брови приемщица.
— А жалобную, — ядовито проскрипел Пенькин. — Страшно стало?
— Да чего мне вас бояться? Пишите, сколько влезет.
Приемщица достала с полки нечто в бесцветном переплете и, не глядя, швырнула на прилавок.
— Писать нечем, — предупредила она великодушно.
— Ручку мы найдем, — злорадно проговорил Пенькин, листая книгу.
Наконец он отыскал чистую страницу, с обратной стороны которой просвечивала запись предыдущего клиента, и, достав ручку, принялся обдумывать первую фразу.
