Глава вторая.
По тревоге на фронт
Форсированный марш по маршруту Москва — Тула — Курск — Белгород — Харьков оказался для нас нелегким. Ведь водители не были еще натренированы. Мы не успели провести ни одного полкового учения, не отработали управление механизированной колонной на марше. Службе регулирования предстояло прямо в пути осваивать свои обязанности. Тылы полка не были слажены. Командиры подразделений еще недостаточно знали своих подчиненных.
В указанное время полк прошел контрольный пункт и на рассвете проследовал через притихшую посуровевшую Москву. А затем мимо поплыли сказочные березовые рощи Подмосковья, милые тихие ручьи и речки, печальные осенние поля.
На дорогах чувствовался военный порядок: регулировочные посты, пункты заправки. Вот позади уже Тула, знаменитая Ясная Поляна, Курск...
За двое суток мы благополучно совершили этот марш. Двигались днем и ночью. Обедали наспех, там, где заправлялись горючим.
На марше нам немало помогал условный знак «V» — первая буква французского слова «Victoire» — «Победа». Этот знак был нанесен белой краской на кабинах и бортах автомобилей. Поэтому машины четвертого полка можно было легко заметить среди множества других, следующих по военным дорогам. На поворотах разведка пути ставила заранее подготовленную табличку со знаком полка и стрелкой, указывающей направление движения. В городах и поселках условный знак «V» рисовали меломили углем прямо на стенах домов. Этот способ впоследствии выручал нас при форсированных маршах, и особенно тогда, когда маршрут неожиданно менялся.
Марш был совершен благополучно, если не считать небольшого происшествия...
На рассвете 18 сентября 1941 года полк был примерно в пятнадцати километрах от Белгорода. Я решил выехать вперед, чтобы договориться о заправке горючим, а также проверить работу квартирьерских разъездов, которые должны были наметить места привалов дивизионов. Чтобы знать, как движутся тылы полка, в хвост колонны послал на мотоцикле адъютанта лейтенанта Г. И. Брызгалова. Ведь в те времена у нас было мало радиостанций и мы берегли их как зеницу ока для боя.
Комиссар Радченко, разъезжавший вдоль походных порядков на мотоцикле, после моего отъезда возглавил движущийся полк.
На пикапе мы с водителем Н. Д. Соболевым на приличной скорости оторвались от головных машин. Середина сентября под Белгородом — еще довольно жаркая пора. Взошло яркое южное солнце и стало сильно припекать. Надо ли говорить, что и меня, и шофера после второй бессонной ночи сильно тянуло ко сну. Измученный водитель стал дремать за рулем. Я всячески подбадривал его шутками, но усталость брала свое. И тут я допустил ошибку: решил дать Соболеву возможность подремать и сам сел за руль. Сперва Соболев внимательно следил за мной. Но дорога была прямая, ровная, он быстро успокоился и заснул. Вскоре я почувствовал, как меня самого неудержимо одолевает дремота. Я всеми силами старался взбодриться, отогнать усталость, но... все было тщетно: в какой-то момент сознание мое отключилось.
Если бы дорога не сделала поворот влево, возможно, все обошлось бы благополучно. Но из-за этого поворота мы очутились в кювете. Пикап перевернулся вверх колесами. Я очутился внизу, водитель лежал на мне. Кабину перекосило, дверцы открыть было невозможно.
На наше счастье, мимо проезжала грузовая машина с бойцами. Проскочив метров сто, она остановилась, и к нам подбежали несколько человек.
— Целы, товарищ майор? — На лице веснушчатого ефрейтора была тревога.
Бойцы мигом поставили пикап на колеса.
Авария произошла на мягком черноземе, и потому мы отделались лишь синяками, а машина — вмятинами на крыльях и кузове да небольшим перекосом кабины. Мотор и ходовая часть, к счастью, не пострадали. Из бака вытекло много бензина. Мы дозаправили пикап из запасной емкости и двинулись в Белгород. За рулем теперь сидел, конечно, сам водитель. Я же в своей командирской практике впредь с большей осторожностью стал относиться к подмене шоферов.
