– Только четыре эскадрона кавалерии, ваше величество, – сквозь зубы процедил Сендарус. Он отлично представлял, какое послание она уже отправила Ариве с почтовым голубем. Придется ему отправить и своего, дабы изложить события в надлежащем свете.
«Каком именно? – спросил он себя. – Не забудь, ты выручил Даавис. Это самое важное».
– У меня все еще есть четыре полка кавалерии, в том числе три рыцарских, – уведомил он ее.
– Я могу дать вам еще полк, плюс два полка пехоты.
– А что у вас останется для защиты города?
– Большинство моих лучников и приличное количество мечников.
Сендарус хотел уже сказать, куда она может засунуть свое предложение, но прикусил язык. В данной ситуации любые дополнительные войска были весьма кстати, а еще один конный полк снова доведет его кавалерию до полной численности.
– Благодарю вас. Я принимаю ваше предложение.
– И я сама поведу их в бой, – добавила она.
Сендарус прожег ее взглядом, но Чариона не отвела глаз.
– Такова цена, – указала она.
– Вы будете находиться под мои началом, – сказал он.
– Конечно. Ведь у вас Ключ Меча. Гален Амптра вчера очень ясно объяснил мне положение дел. Вы согласны?
Сендарус не мог произнести ни слова, но кивнул.
– Хорошо. Мои войска будут готовы через час.
– Мы выступаем через полчаса, – процедил он сквозь плотно стиснутые зубы и, развернув коня, отъехал от нее.
Генералы Салокана, уверенность которых благодаря недавней победе резко повысилась, убеждали его повернуть обратно.
– Мы доказали, что можем схватиться с армией Аривы и разбить ее. Так давайте же завершим дело и возьмем Даавис.
Но Салокан их не слушал. Он понимал разницу между победой в стычке и победой в сражении. А также понимал, что даже если он столкнется с основными силами Аривы и разгромит их, его собственная армия понесет при этом такие потери, что будет не в состоянии начать новую осаду Даависа или произвести успешный штурм города. Он уже проглотил свою гордость.
Кроме того, если Гренда-Лир в свою очередь попытается вторгнуться в Хаксус, мстя за его вторжение, у него был более чем равный шанс отбить нападение, и тогда вариант возвращения в Хьюм со свежей армией будет реальной возможностью. Осенняя кампания имела то преимущество, что оставляла зиму между любым ответным ходом из Кендры. Возможно, ему следовало подумать об этом, прежде чем начинать свое нападение на исходе зимы.
«Ну, я проигрываю и учусь на своих ошибках», – сказал он себе. В отличие от своего отца, который проигрывал, а потом проигрывал вновь. Что бы ни произошло, этого он делать не собирался.
Отец Поул находился в покоях примаса, в СВОИХ покоях – ему приходилось постоянно напоминать себе об этом, – стоя на коленях. Глаза его были закрыты, а рассудок, как таракан, метался по воспоминаниям о Гиросе Нортеме, по всем когда-либо сказанным им словам, когда-либо преподанным урокам, по всем его намекам на величайшую тайну их религии.
– У бога есть имя, – сказал ему однажды Нортем, – и это имя есть все, чем может быть бог.
А в другой раз он сказал Поулу:
– Единственное слово открывает все, что только можно знать о боге.
«Так, значит, имя бога – единственное слово?» Он сцепил руки так крепко, что побелели пальцы, и молился так неистово, что жилы на висках вздулись подобно узорам на заиндевелом оконном стекле.
– Одна тайна, Владыка – вот все, чего я прошу, – молился он. – Одна тайна, дабы явить мне всю чудесность твою. Одна тайна, дабы позволить мне продолжать дело твое.
Он ждал голоса, шепота, знака, вообще чего угодно, способного указать ему правильное направление, но услышал лишь безмолвие собственного тяжкого греха.
– О Владыка, признаю, я слабый человек. Но я буду сильным для тебя, если только ты мне дозволишь.
Он попытался мысленно представить себе, каким должен быть с виду бог. Когда он был еще зеленым юнцом, бог столько раз являлся ему во сне, что лицо его было более знакомым, чем физиономии товарищей-послушников. Так почему же теперь, когда он был светским главой Церкви, Господень лик отвратился от него? Неужто грех его был столь велик?
– Яви мне лик свой, Боже, дабы я мог назвать тебя именем твоим.
