Свободные скифы примчались на маленьких мохнатых коньках и развели свои особые костры, в стороне от других. Будакен прибыл вместе с ними, но так как он завернулся в широкий темный плащ и ехал не на карем широкогрудом жеребце, которого знала вся степь, а на большом и легком массагетском булане, то все спрашивали, откуда этот всадник. Чей это слуга? Наверно, он тоже ушел от княжеского котла и стал жить своим умом и промыслом?
Уже от всех колен отделились князья и старейшины и степенно поднялись на курган, одиноко стоявший среди равнины, а свободные скифы продолжали сидеть вокруг своего костра, точно совет их совсем не касался; дважды за ними присылали князья, чтобы они послушали, что князья будут решать, но те ответили, что придут решать дела как свободные скифы, а не слушать разговоры князей. От них отделились пять выборных, которые, взойдя на курган, сели в общий круг Совета, где все теснились в несколько рядов.
Старый князь Тамир поднялся с конской попоны. Протянув дрожащие руки к небу, он прошамкал:
– О величайший наш покровитель Папай! Пошли нам мудрость и силы праведно решить дела, от которых зависят благо или гибель народа саков! – Тамир старался не смотреть в ту сторону, где позади свободных скифов стоял Будакен, закутанный до глаз.
Он давно заметил Будакена, но мог ли перед всем народом обнять его, как прежде, если после Совета его, быть может, побьют камнями и копьями, как вбежавшего в овчарню волка.
– Говорите нам про измену Будакена! Дайте нам этого предателя! – кричали голоса. – Он побоялся приехать сюда. Он со своим золотом убежал из сакских степей!
Будакен заревел, как раненый медведь, и швырнул свой плащ на землю:
– Кто говорит про Будакена? Здесь Будакен, перед Советом племени! Кто меня обвиняет? Пусть скажет это мне в лицо, а не прячется за спинами других. Я узнаю, сак ли говорит это или шакал из другого племени!
Подслеповатые глаза Тамира забегали по сторонам.
Он перекинулся несколькими словами с соседями.
– Привет тебе, славный Будакен! – сказал Тамир среди общей тишины. Легкий шепот пронесся по толпе и затих. – Ты честно поступил, что приехал сюда. Зачем же ты прямо не пришел к нам, как всегда, и не сел рядом с нами? Зачем стоишь, как гость на чужом пиру? Поведай нам, где ты был это время. С кем виделся? Тут по степи носятся разные слухи о твоей поездке.
– Я ничего не буду говорить, пока передо мной не встанет тот, кто осмелился назвать меня изменником. Где этот червяк, которому поверили настолько, что созвали Великий Совет племени?
Тогда Тамир повернулся к князю Гелону. Он сидел побледневший, как воин, получивший смертельный удар под сердце. Но Гелон встал, такой же надменный, как всегда, и, отвернувшись от Будакена, стал говорить толпе, собравшейся вокруг Совета и жадно внимавшей каждому его слову:
– Я говорю давно: яваны близко, и саки должны быть наготове раздавить их, не подпуская к нашим шатрам. Но скажите, вольные воины, разве допустимо, чтобы в такие тревожные дни один из наших знатных князей уехал навстречу врагам, получал от них золото и подарки? За какие заслуги он получил дары? Враги будут платить только за услуги, которые им на пользу, а нам во вред. Хотя князь Будакен теперь мой родич, но для каждого воина всего дороже должны быть правда и спокойствие родного племени. Верно ли я говорю?
– Верно, верно! – раздались голоса.
– Конечно, Будакена можно простить, его сын в цепях, во власти Двурогого. Будакен пожалел сына и хотел спасти его. Поэтому и я прошу милости для старого Будакена. У нас есть обычай, что старики, у которых ослабели руки и разум, получали прощение за свои неразумные поступки. А Будакена соблазнил проходимец, бродяга, приходивший в наши кочевья, чтобы выведать, что делают и готовятся ли к войне саки. Это был лазутчик Двурогого, истребителя мирных народов. И этот самый лазутчик водил Будакена на свидание к проклятым яванам. Какой позор для свободного сака!
– Это ложь, он не был лазутчиком! – закричали свободные скифы. – Наш Шеппе-Тэмен друг народа, не такой, как ты, прибирающий к рукам чужие стада, чтобы на всех ляжках прижечь свое тавро.
