Но, конечно, стучать в дверь я не буду. Я же знаю — он мне не поможет. Он ничего не знает. Потому-то и храпит. Да, в его государстве идет война, но это тайная война, которую ведут люди и существа, обладающие куда большим могуществом, чем он сам. Свидетельство их превосходства — хотя бы то, что они всё знают о его мире, а он не имеет ни малейшего представления даже об их существовании.
Вот я и стою, и меня так и подмывает подбежать к воротам и от души их пнуть.
Просыпайтесь, мистер президент. ПОМОГИИИИИИТЕ!
И пытаться не стоит. Ничего не выйдет. Решат, что я с приветом. Ах, гормы и нетопыри? Конечно-конечно, мистер Даниэльсон. Секретная служба приготовила для вас чистенькую уютную камеру. Пройдемте. Какая у вас элегантная кожаная куртка — а где правый рукав?
Дует ночной ветерок. Стою рядом с мотоциклом. Джиско сидит в коляске и тоже глядит на дом номер 1600 по Пенсильвания-авеню. Я смотрю, а он качает головой.
Ты там как, малыш?
По-моему, это ты что-то загрустил.
И кто чьи мысли читает? Просто я думаю об упущенных возможностях, мой милый дурачок.
А кто что упустил?
Забудь. Может, поедем?
Съезжаем с авеню. Улицы темны и по большей части пусты. Объезжаем парки вокруг дорогих нашим сердцам символов национальной гордости. Пруд отражает мерцание миллионов звезд. Разные памятники. Линкольн — печальный и мудрый. Монумент Вашингтона, крайне недвусмысленно символизирующий мощь страны. Едем по восточной стороне Эспланады, пока гигантский купол Капитолия не заслоняет ночное небо.
Паркуемся на углу южной террасы. За спиной высится великолепная колоннада Капитолия. Слезаю с мотоцикла и дальше иду пешком. Джиско трусит рядом.
Останавливаюсь на краю террасы. На протянувшуюся далеко внизу Эспланаду ведет уступами уйма мраморных ступеней. Стою и гляжу на спящий город. Две тысячи лет назад говорили, что все дороги ведут в Рим. Теперь все дороги ведут сюда.
Это Рим моего мира, хитросплетение власти, гарантия безопасности для страны и планеты. Что бы ни случилось, здесь все исправят. Кто бы ни напал, здесь отразят любое нападение.
Вдали видна россыпь огней — дома, деловые центры, правительственные учреждения. Почему-то я ощущаю свою связь со всем и всеми в этом городе — с Белым домом, который только что видел, с Капитолием за спиной, с Пентагоном и штаб-квартирой ФБР, с тысячами людей, благодаря которым движется мощный механизм страны и которые сейчас мирно дремлют в Джорджтауне, Арлингтоне и Бетесде.[11]
Я тоже из их числа. Меня приучили им доверять. Но помочь мне они не могут. Вышло так, что я влип в это дело один-одинешенек.
Джиско тоже глядит на город и качает головой. Спрашиваю его, чем он так расстроен.
Спят. Идиоты! Могли бы все исправить. У них были для этого силы, средства, возможности. А они ничего не сделали. Зашоренные дураки!
О чем это ты? Кто мог все исправить?
Джиско не отвечает. Печальная собачья морда. По-прежнему в красной бандане. Что-то не то в этих его словах, и особенно в прошедшем времени. Пытаюсь это понять…
И слышу: щелк, хрусть, клац — и вижу цепочку красных фейерверков, рассыпающихся вишневыми искрами.
Джек! Осторожно! Парализующие дротики!!!
Поздно. Острая боль в правом бедре. Онемение.
Беги, пес. Спасайся. Я не могу бежать.
Взбирайся мне на спину.
Какой смысл? Беги, уноси ноги! Им нужен я, а не ты.
Заткнись и залезай!
К нам бегут какие-то тени. Что-то разворачивают. Вспыхивает голубая паутина.
Плазменные сети. Если они нас коснутся, мы пропали. Залезай!
Залезаю. Вцепляюсь в косматую спину.
Огромный пес несется во тьму. Поразительная резвость. Красные парализующие дротики и плазменные сети сверкают вокруг, словно салют на Четвертое июля.
Псина кидается к мотоциклу.
Вести сможешь?
Неловко переваливаюсь с его спины на сиденье «харлея». Джиско прыгает в коляску.
БРРРРУУУУМ! Для разнообразия старая развалина заводится с первого раза.
Я собираюсь с ревом умчаться с террасы на восток, но ничего не выходит. Оттуда тоже надвигаются тени! И с запада! Обложили с трех сторон. Как британцев под Балаклавой!
Закладываю крутой вираж по мраморной террасе — ищу выход. Полукружие теней стремительно смыкается.
