– Все, что касается семьи Рудлог, – мое дело, – так же ровно ответил Байдек. – Их некому защитить, кроме меня.
Веселая наглость в глазах его светлости сменилась задумчивостью. Принц-консорт, коротко кивнув, отправился к выходу, на ходу расправляя рукава рубашки.
– Я предложил ей замужество, – неохотно произнес Люк ему вслед.
– Отказалась? – поинтересовался Байдек, не оборачиваясь.
– Да. Не вмешивайся, – Дармоншир помолчал и добавил с трудом: – Прошу.
Барон взялся за ручку двери, повернул ее.
– Ты все равно поступил не по чести.
– Да, – не стал спорить Люк.
– Исправь это.
Дверь открылась; за нею стоял бледный дворецкий, держа в руках поднос с чаем.
– Думаю, – вежливо проговорил Мариан, пропуская слугу в покои, – его светлости сейчас предпочтительнее врач.
Позади раздался хриплый смех – и Байдек едва удержался, чтобы не покачать головой. Ну и родственничка ему сулит судьба. И какой же удивительной стойкостью наделили боги этого человека… наряду с не менее впечатляющим набором недостатков.
Василина, увидев потрепанного мужа, не сказала ни слова. Принесла мокрое полотенце ему на нос, погладила кисти со сбитыми костяшками и позвала виталиста. К ужину Байдек был уже в форме: зашел в детскую, подхватил мальчишек на руки и направился в столовую.
Вечернее застолье прошло с привычным уже привкусом тревоги за кого-то из семьи. И, как всегда, они изо всех сил делали вид, что все хорошо, – будто эта оживленность и легкость могли убедить судьбу, что и с Ани, и с Полей ничего страшного не происходит. И, что бы ни случилось, в конце концов семья снова будет сидеть за общим столом и болтать обо всем на свете.
А пока можно притвориться, что все в порядке.
Болтали маленькие принцы, лепетала в своем кресле уже пытающаяся вставать Мартинка. Святослав Федорович рассказывал о поездке в поместье, о том, как обживаются там бывшие соседи, Валентина с детьми и матерью, и Каролинка, ездившая с ним, оживленно кивала, вставляя реплики, и что-то черкала вилкой на салфетке. Алинка поела очень быстро и убежала дальше готовиться к оставшимся экзаменам; ее провожали жалостливыми взглядами, в которых тем не менее виднелась гордость. А принцесса Марина была непривычно, до кротости, тиха и рассеянна – и только иногда в ее глазах загорались веселье и лукавство и губы норовили расплыться в улыбке.
И эта улыбка так напоминала королеве собственное мечтательное состояние много лет назад, что она не могла не любоваться сестрой. И старалась прогнать тревогу за ее выбор подальше.
В этот вечер телефонная связь между Инляндией и Рудлогом дрожала от затаенной нежности и разрывалась от невозможности передать словами желание быть рядом, вжаться друг в друга. Уткнуться и общаться синхронным дыханием и стуком сердец, легкими прикосновениями и теплом, согревающим в самую холодную зиму.
– Тебя не съели?
– Нет. Даже не покусали. Что делаешь?
– Думаю, что пора выкрасть тебя еще раз.
Смешок.
– Ни капли терпения у вас, ваша светлость.
– Неправда. Если бы это было так, я бы тебя не отпустил.
Пауза и волнующий шепот:
– Может… может, и не нужно было.
– Марина, – опасные нотки в хриплом голосе, – я в течение двух часов буду у тебя.
Вздох – и провокационное:
– А ты можешь?
– Я все могу.
– Нет. Не нужно, Люк. Дождемся Ани.
– Ты теперь правильная девочка?
– Ну нужно хотя бы попытаться.
Приглушенный, царапающий сердце смех.
– Попытаемся. Спокойной ночи, принцесса.
– Спокойной ночи, Люк.
Хорошая девочка Марина, положив трубку, с той же рассеянной улыбкой и ощущением щемящей нежности в сердце побрела в ванную. Ноющее тело требовало горячей воды.
А его светлость Люк Дармоншир кивнул заглянувшему виталисту, вышедшему на время разговора, поджег сигарету, закрыл глаза и затянулся разбитыми губами. И поморщился, когда начало пощипывать и тянуть в снова онемевшей после встречи с Байдеком левой руке.
Тот же день, монастырь Триединого
Александр с утра в воскресенье появился у кровати Катерины, напугав ее до полусмерти. Несколько раз моргнул недоуменно – глаза были красные, воспаленные, – извинился заплетающимся языком и принялся открывать Зеркало к себе.
