Мы впятером стояли вокруг гранитного камня, которым Джейми отметил могилу незнакомца. Мы образовали круг из пяти точек, и по общему согласию обряд проводился не только для мужчины с серебряными пломбами, но и для четырех его товарищей, и для Даниэля Роулингса, свежая могила которого находилась неподалеку под рябиной.
Бледный и ароматный дымок поднимался из небольшого железного котелка. Я принесла и другие травы, но я знала, что для индейцев: и чероки, и тускароры, и могавков — шалфей был священным растением; его дым очищал.
Я растерла иглы можжевельника и бросила их в огонь, за ним последовала рута, называемая травой милосердия, и в конце розмарин для памяти.
Джейми поднял голову, сияющую огнем, таким же ярким, как тот, что горел у его ног, и посмотрел на запад, куда улетают души умерших. Он негромко заговорил по-гэльски.
— В твой зимний дом отправляешься ты,
В твой осенний дом и весенний, и летний.
К вечному дому отправляешься ты,
К вечной постели и вечному сну.
Сон семи огней будет с тобой, о, брат,
Сон семи радостей будет с тобой, о, брат,
Сон покоя будет с тобой, о, брат,
В благословенных руках Христа.
Тень смерти лежит на твоем лице, о, брат,
Но Иисус милосердный обнял тебя.
Нет боли под сенью десницы святой,
Христос с тобой рядом, и в сердце покой.
Иэн стоял рядом с Джейми, близко, но не касаясь. Уходящий свет коснулся его лица, яростного от шрамов. Он произнес на индейском языке, потом повторил для нас на английском.
— Пусть будет успешной ваша охота,
Пусть смерть ваших врагов увидите вы,
Пусть сердца ваши обретут радость
В большом вигваме среди ваших друзей.
— Эти слова нужно повторять много раз, — добавил он извиняющимся тоном и наклонил голову. — Под бой барабанов. Но я думаю, пока хватит одного раза.
— Ты все сделал правильно, Иэн, — уверил его Джейми и посмотрел на Роджера.
Роджер откашлялся, прочищая горло, затем заговорил голосом, таким же прозрачным и проникающим, как дым.
— «Скажи мне, Господи, кончину мою
И число дней моих, какое оно,
Дабы я знал, какой век мой.
Вот, Ты дал мне дни, как пядь руки,
И век мой как ничто пред Тобою.
И ныне чего ожидать мне, Господи?
Надежда моя — на Тебя.
Услышь, Господи, молитву мою
И внемли воплю моему;
Не будь безмолвен к слезам моим,
Ибо странник я у Тебя
И пришлец, как и все отцы мои».
[290]Потом мы стояли в тишине, пока темнота не окутала нас. Когда исчез последний свет, и листья на верхушках деревьев потемнели, Брианна взяла кувшин с водой и вылила ее на угли в котелке. Дым и пар поднялись призрачным облачком, и запах памяти поплыл между деревьев.
Почти стемнело, когда мы направились по узкой тропе домой. Однако я могла видеть Брианну, которая шла впереди меня. Мужчины шли сзади. Светлячки в большом количестве летали между деревьями и освещали землю под моими ногами. Один из жучков уселся на волосы Брианны и короткое время мерцал там, освещая их призрачным светом.
В темном лесу наступила глубокая тишина, заставляя сердца биться тише, а ноги легче ступать по земле.
— Ты подумал уже, cliamhuinn? [291]— спросил Джейми позади меня. Его голос был тих, и тон легок, но формальное обращение показывало, что вопрос был задан серьезный.
— О чем? — голос Роджер тоже негромкий был слегка хрипловат после чтения псалма.
— Что вы должны делать, ты и твоя семья? Теперь, когда ты знаешь, что малец может путешествовать, и что вас ожидает, если вы останетесь.
Что ожидает нас всех. Я задержала дыхание. Война. Сражения. Неуверенность во всем, кроме уверенности в том, что будет опасно. Опасность болезни или несчастного случая для Брианны и Джема. Опасность смерти при трудных родах, если она забеременеет снова. И для Роджера — опасность для души и для тела. Рана на его голове зажила, но я видела, как его глаза застывали, когда он думал о Рэндалле Лилливайте.
— О, да, — тихо произнес Роджер. — Я думал и все еще думаю… m’athair-cèile. [292]
Я улыбнулась, услышав, что он назвал Джейми тестем, но голос его был вполне серьезен.
— Сказать вам, что я думаю? А вы?
— Да, скажи. Что касается меня, я полагаю, что время для раздумий еще есть.
— В последнее время я думал о Хасбанде Хермоне.
