Я нашла его присутствие таким же успокоительным, как мягкий равномерный храп Джейми. В основном, я была счастлива с Джейми и чувствовала себя уютно и безопасно в доме, который я построила себе в этом мире. Но время от времени я внезапно осознавала глубину пропасти, которая отделяла меня от мира, где я родилась, и чувствовала себе очень одинокой. И испуганной.
Услышав слова этого человека, его панику и отчаяние, я вспомнила об ужасе и сомнениях, сопровождавших мои путешествия сквозь камни.
Я прижалась к моему спящему мужу, теплому и надежному, как якорь, и слышала слова Зуба выдры, звучащие в моем внутреннем ухе, как крик безысходного отчаяния, проникающий сквозь барьер времени и языка.
К низу страницы латинские письмена стали все более неразборчивы, некоторые буквы представляли собой только чернильные пятна, окончания слов превращались в безумное плетение паука. И затем последние две строки, написанные на английском. Латынь не могла выразить отчаяние автора.
«О, Боже, о, Боже…
Где они?»
Только после обеда следующего дня мы смогли собрать Брианну, Роджера и Иэна и закрыться в кабинете Джейми, не привлекая нежелательного внимания. Прошлой ночью под влиянием сильной усталости написанное в дневнике воспринималось, как нечто здравое. Однако занимаясь домашними делами в ярком свете утра, я обнаружила, что мне трудно поверить, что дневник существовал на самом деле, а не просто приснился мне.
И все-таки он существовал; маленькая книжица в черном переплете лежала на столе Джейми. Они с Иэном провели все утро за переводом, и когда я присоединилась к ним, то по взъерошенным волосам Джейми поняла, что он нашел дневник страшно интересным или страшно расстраивающим, либо и тем, и другим вместе.
— Я все рассказал им, — начал он без преамбулы, кивнув головой в сторону Роджера и Брианны. Они сидели не табуретках, выглядя очень серьезными. Джемми под столом играл с деревянными бусами.
— Ты все прочитал? — спросила я, падая на свободный стул.
Джейми кивнул, взглянув на Молодого Иэна, который стоял возле окна. Его волосы были коротко обрезаны, но торчали так же, как у его дяди.
— Да. Я не хочу читать все вслух, но думаю, начну с того места, где он решил описать все с самого начала.
Место было отмечено полоской выделанной кожи, которую он обычно использовал в качестве закладки. Открыв дневник, он начал читать.
— «Имя, которое мне дали при рождении — Роберт Спрингер. Я отказался от этого имени и всего, что с ним связано, потому что оно является горьким плодом столетий убийств, символом несправедливости, рабства и притеснения…»
Джейми поднял глаза и заметил. — Понимаете, почему я не хочу читать все? Человек довольно утомителен.
Проведя пальцем по странице, он продолжил.
— «В год нашего Господа, их бога, именем которого они убивали и грабили…», ну, и так далее и тому подобное, в году «тысяча девятьсот шестьдесят восьмом».
— Полагаю, вы знаете о грабежах и убийствах, о которых он пишет? — он приподнял брови, глядя на Бри и Роджера.
Бри резко выпрямилась, сжав руку мужа.
— Я помню это имя, — сказала она. — Роберт Спрингер. Я знаю это имя!
— Ты его знала? — спросила я, чувствуя, как смесь волнения, страха и любопытства наполнила меня.
Она покачала головой.
— Нет, я не знала его лично, но я видела это имя в газетах. А ты? — она повернулась к Роджеру, но он отрицательно потряс головой.
— Ну, да, ты же жил в Англии, но в Бостоне дело было громкое. Я думаю, что Спрингер был одним из пяти монтоков. [278]
Джейми ущипнул себя за переносицу.
— Пять чего?
— Это неважно, — Брианна махнула рукой. — Они были активистами ДАИ, [279]по крайней мере, они так начинали, но они были большие психи, и…
— Психи? — уловив незнакомое слово, Джемми вылез из-под стола.
— О, не обращай внимания, милый, — Брианна, чтобы отвлечь его, сняла с руки и дала ему серебряный браслет. Увидев озадаченные лица отца и кузена, она вздохнула и с помощью редких пояснений со стороны Роджера и меня попыталась коротко рассказать об удручающем положении индейцев в двадцатом веке.
— Значит, этот Роберт Спрингер был индейцем в ваше время? — Джейми коротко пробарабанил по столу. — Это совпадает с его записями. Он и его товарищи бунтовали против тех, кого они называли «белыми». Полагаю, это англичане? Или европейцы, по крайней мере?
