Было около восьми вечера, и в круглом ресторанном зале почти все столики были заняты. Но метрдотель, невысокого роста француз с седыми волосами бобриком, нашел мне свободный стол у громадного, выходящего на море окна. Сразу же подошел официант.
Заказав ужин, я осмотрелся. Вокруг звучала многоязыкая речь. Невдалеке сидели несколько американцев, выглядевших так, словно, все они одевались у одного портного, стриглись у одного парикмахера и учились говорить в одном детском саду. За соседним столиком расположилась группа чехов, что-то спокойно обсуждавших между собой. Вошло несколько молодых французов, с шумом разместившихся на креслах у бара. Женщин в зале почти не было видно, чувствовалось, что в своем большинстве присутствующие принадлежат к многочисленному племени «командированных».
Но, оказавшись вместе, эти люди остались взаимно отчужденными. Словно бесконечные государственные границы мира проникли и в этот ресторанный зал, пробежав между столиками. Только приезжие из социалистических стран переговаривались между собой, шутили друг с другом, ели вместе. Французы, англичане, американцы, немцы из ФРГ не замечали друг друга, будто невидимые шлагбаумы, пограничники и таможенники стояли между ними.
Когда позднее я поделился с гвинейскими друзьями своим впечатлением от ресторанного зала «Отель де Франс», они засмеялись. Студент из Парижа Барри объяснил, что Запад, убедившись в провале политики экономической блокады Гвинеи, сейчас меняет тактику и пытается определить, как восстановить свое влияние в стране. Особенно активны американцы, но не теряют времени и англичане и немцы. Десятки различных миссий стучат в двери гвинейских учреждений. И каждая из них боится соперников, остерегается конкурентов.
— Шакалы и пантеры не охотятся вместе, — улыбаясь, закончил Барри.
Глубокой ночью возвращался я в свою гостиницу. Город еще не спал. У колонок с водой стояли группки женщин, вдоль тротуаров мигали огоньки коптилок уличных торговок. Откуда-то издали доносились звуки гитары, пение. В тропиках любят ночь с ее мягкой прохладой, свежестью ветра, любят мерцание тысяч загорающихся повсюду огоньков. Далеко за полночь засыпают здесь города.
Но у меня сил больше не оставалось. Ноги подкашивались. Дремавший на соломенной циновке у входа в гостиницу сторож снял с пояса ключ. Быстро поднялся я по лестнице в свою комнату и через минуту спал.
Раннее утро в Конакри едва ли не лучшее время суток. Влажная от росы листва на деревьях сверкает в лучах молодого солнца. Еще свежо, еще не устали люди, и их движения легки, лица светлы. Улицы оживают мгновенно, заполняясь шумом громких голосов, гудками автомашин, криками бродячих торговцев. Тысячи велосипедистов торопятся на работу — в порт, в лавки, в учреждения. Пройдет час, и, кроме спешащих по своим делам женщин да кучек безработных молодых парней, никого не останется на ставших душными и пыльными улицах.
Проснувшись с первыми лучами солнца и наспех по-завтракав, я отправился на поиски моего давнего друга Бубакара Камаоа. Мы познакомились в Москве, куда Бубакар приезжал в составе делегации гвинейской молодежи, и часто встречались. Я не предупредит его о своем приезде, не зная, продолжает ли он работать в Конакри или переведен в провинцию. Мне было известно, что последнее время он был в министерстве планирования; там я и надеялся либо встретить его самого, либо узнать, где он сейчас находится.
Но Бубакар увидел меня первым. Я проходил мимо книжного магазина на площади Независимости, когда оттуда стремительно выскочила высокая худая фигура в развевающемся темно-синем халате и бросилась ко мне. Мы обнялись. Оказалось, что, покупая газеты, Бубакар увидел меня через стекло витрины и сначала не поверил своим глазам. Но когда я подошел к витрине и начал рассматривать выставленные книги, он больше не сомневался.
Разговаривая, мы подошли к министерству, где он работал, и условились встретиться вечером.
Наверное, я никогда не узнал бы Конакри, если бы не Камара. О крупном городе более или менее просто собрать статистические сведения, не трудно разобраться в городской планировке, посмотреть достопримечательности, его музеи и театры, изучить историю. И все-таки он будет оставаться чужим, словно окруженным прозрачной, невидимой, но очень прочной стеной, которую невозможно ни обойти, ни перешагнуть. До тех пор, пока не помогут местные друзья.
