В первый раз я осмотрел передовые позиции утром 8 января 1937 года. Когда мы сели с переводчиком в машину, оба в гражданской одежде, рядом с шофером сел лейтенант. Он объяснил, что ему поручено сопровождать меня. Когда же мы тронулись в путь, справа и слева от нас затарахтели мотоциклы и выстроились клином перед машиной. Я спросил, что это за мотоциклисты. Лейтенант ответил, что это охрана, и добавил:
- Так приказано!
Приказ есть приказ, но с таким эскортом нельзя было приблизиться к передовой, а по характеру моей работы мне следовало бы побывать на самых передовых точках боевых порядков.
В районе Французского моста предстояло осмотреть позиции и их инженерное оборудование. Передний край на этом участке фронта проходил по реке Мансанарес. Республиканцы занимали левый, а франкисты - правый берег реки.
У республиканцев не было оборудованных позиций. Бойцы располагались в крайних, ближе всего находившихся к реке домах и из окон вели огонь по противнику. Примитивные позиции были сделаны только для пулеметов. В качестве укрытий использовались каменные постройки с пробитыми в них амбразурами, дощатые заборы и другие нагромождения во дворах. На открытых участках и в садах бойцы укрывались за деревьями, за сложенными из камней маленькими брустверами. Окопов, траншей и ходов сообщения на переднем крае обороны не оказалось, хотя бои здесь велись длительное время и все это можно было бы уже вырыть в ходе самих боев. Однако пехотинцы республиканцев не имели шанцевого инструмента.
Многие из улиц, выходивших к реке, были перегорожены баррикадами, наскоро сложенными из камней, булыжника и каменных плит, взятых с мостовых и тротуаров.
Позже укреплением Мадрида занялись сформированные инженерно-строительные, или, как их еще называли, фортификационные батальоны, которые к маю 1937 года создали стройную систему глубоко эшелонированных оборонительных позиций.
На третий день, то есть 9 января, я представился начальнику инженерных войск Мадридского фронта полковнику Ардиду. Меня встретил пожилой человек с военной выправкой и серьезным выражением лица. Он уже знал о моем посещении позиций. Как пояснил мне сам Ардид, лейтенант, сопровождавший меня, был его сыном и служил при нем офицером для поручений. Второй его сын был у него адъютантом. Кадровый офицер испанской армии, полковник Ардид до конца своей жизни остался верным республиканскому правительству.
В отличие от своего начальника из Валенсии полковник Ардид хорошо представлял обстановку на фронте и превосходно разбирался в вопросах инженерного обеспечения боевых действий. Он проинформировал меня о том, что два фортификационных батальона уже готовы, а еще три - в стадии формирования, что в Университетском городке ведется подкоп для закладки мины, чтобы взорвать здание больницы, которую фашисты превратили в сильно укрепленный опорный пункт.
Он попросил меня побывать на этом объекте и проверить, насколько правильно ведутся там работы. Для меня это было очень кстати, так как об этом объекте я уже знал и имел приказ генерала Горева заняться им. Сославшись теперь на просьбу начальника инженерных войск фронта, я мог легче объяснить свой визит командирам, выполнявшим этот подкоп.
Объект находился на участке стрелковой бригады, которой командовал подполковник Мартинес Арагон, кадровый офицер примерно сорока пяти лет. Я доложил ему, что по поручению полковника Ардида прибыл познакомиться с ходом минноподрывных работ и помочь, если потребуется. Когда переводчик стал переводить мои слова, подполковник начал нервничать и лицо его покраснело, а когда он что-то ответил, краска залила лицо моего переводчика, испанца Трилье. Очень смущаясь, Трилье, довольно слабо владевший русским языком, перевел мне примерно следующие слова подполковника:
- Я кадровый офицер, служил и воевал в Марокко и в помощи не нуждаюсь!
Я понял, что задел самолюбие, и поспешил немедленно исправить положение. Я попросил перевести, что главная моя задача - изучить их опыт, а не поучать их. Подполковник сразу сменил тон и любезно пригласил меня осмотреть подкоп.
