Он бросил взгляд на свиток, распятый перед ним на столе, и постарался себе напомнить, что эти чернильные знаки на древнем папирусе поразительны, сенсационны, бесценны.
«Я только зря потратил чернила» — первая фраза, которая бросилась ему в глаза.
Неужели это правда? Нет, не может быть, не должно быть.
Ну да, Малх зануда. И что? Это же не какое-нибудь трепло из Задриски-Пойнт, штат Миссури, пишущее в своем блоге. Речь идет об авторе самого старого из сохранившихся образцов христианской литературы! Он был лично знаком с двумя учениками Иисуса! Он полностью посвятил себя труду евангелиста, когда святой Павел, а тогда еще Савл из Тарса, был обычным головорезом на римской службе и волок в тюрьму последователей незаконной веры. Даже если Малх нытик и пустышка, он все равно Фигура с большой буквы, черт подери!
Тео с удвоенным рвением принялся за дело.
А сейчас к вопросу моего возлюбленного брата Хореша.
Тео пожевал нижнюю губу. Переводить Хореш как Джордж? Нажав на клавишу backspace, он стер шесть букв и напечатал «Джордж». Затем стер «Джордж» и напечатал «Хореш». Часы в правом нижнем углу экрана показывали 1:27. Его ждет холодная постель, в желудке бултыхается моцарелла, инкрустированная салями и приправленная бутылкой «Пепси», а в это время Мередит обхватывает ногами шею атлета и фотографа, специалиста по живой природе.
Ты спрашиваешь меня, как на самом деле зовут Фаддея. Фаддей, когда я адресовал ему этот вопрос, ответил мне, что его зовут Фаддей. Так что сообщаю тебе, что его зовут Фаддей.
— Твою мать! — в отчаянии вскричал Тео и отправился спать.
Поутру, с воспаленными глазами, в слегка запотевших от горячего кофе очках, Тео переводил дальше.
Однако, говоря доверительно, как друг другу, я думаю, не будет нелояльным с моей стороны сказать, что если ты задашь этот же вопрос не мне, а матери Фаддея, то она тебе ответит, что его зовут Иуда. Именно так все его звали, пока другой Иуда, предатель, не покрыл позором это имя. Скажу больше, если тебе улыбнется удача и ты увидишь Иуду, то есть Фаддея, ибо он ступил на стезю вседневного свидетельства славы нашего Спасителя, мой тебе совет приветствовать его как Фаддея и ни при каких обстоятельствах не произносить вслух другого имени. Ибо это его слабое место.
Сие мне понятно. Я знал одного и второго Иуду и даже присутствовал в храме Каиафы, когда Иуда Предатель получил свою плату. И мне, как и Фаддею, досадно видеть, что благодаря этим деньгам Иуда растолстел и обленился.
Но больше всего меня угнетает то, что я стоял рядом в ту самую минуту, когда замышлялось предательство Спасителя, и не испытал угрызений совести. Я почувствовал лишь укол зависти к такой сумме, показавшейся мне слишком щедрой за подобную услугу.
Сколь же подлым было мое сердце в последние дни моей прежней жизни, пока я не оказался на Голгофе и сердце мое не обожгла, очистив его, кровь Спасителя.
Таким был Малх.
— Двести пятьдесят тысяч долларов и ни цента больше, — сказал Баум, откинувшись на спинку стула, и луч солнца из окна за его спиной превратил матовые линзы его очков в сияющие круги. — Это четверть миллиона.
Тео нахмурился. Слово «миллион» повисло в воздухе дразнящей иллюзией. Реальная же цифра, без этого магического седьмого знака, говорила всего лишь о тысячах. Это было не совсем то, чего он ожидал после своих изысканий в области авторского аванса.
— Такую прибыль вы можете запросто получить всего за несколько часов продаж, — возразил он. — Считаете меня полным идиотом?
— Напротив, — сказал Баум, ничуть не оскорбившись. — Если продажи начнут действительно зашкаливать, вы выиграете по-крупному. Сначала аванс одним росчерком пера, а потом роялти до конца дней.
— Мизерные роялти, — сказал Тео, стараясь придать голосу скорее кислое, нежели отчаянное звучание. — Возможно, самые мизерные и запоздалые за всю издательскую историю. Видимо, мне нужно пройти курс повышения квалификации по алгебре, чтобы уяснить, каким образом микродроби в конечном счете увеличат мой первоначальный доллар. Любой мало-мальски приличный юрист или агент посмотрит на меня как на сумасшедшего.
