Командор пожал плечами, достал из кармана куртки пикетажку. Это была настоящая пикетажка — среднего формата блокнот из бумаги-миллиметровки, переплетенный в черный муслин. Пикетажку подарил Петру главный геолог треста. Петр считался одним из самых сведущих любителей геологии в школе. Поэтому он и стал командором. Записи Петр вел только простым карандашом: тогда написанное не размывается водой, коли пикетажка упадет в реку или намокнет под дождем.
Марина загляделась на сверкающий камень, который рассматривал командор. В отсветах костра на гранях вспыхивала радуга.
Неожиданно Петр сказал:
— Тебе, Тима, скоро надоест получать щелчки?
Тимофей поднялся, подошел к Петру. Но, прежде чем он успел сказать что-либо, Марина нарочно неловко повернула ветку в костре.
— Ой!
— Что случилось? — Тимофей сразу оказался рядом с Мариной.
— Да вот!.. — Марина посасывала обожженный на костре палец.
Дзолодо, отвлеченный вскриком от своих мыслей, произнес:
— Надо рассуждать логически…
— А пошел ты со своей логикой, — буркнул Тимофей, возвращаясь к мотору.
— Будет вам, мальчишки. Ну, устали… Еще несколько дней — и мы будем на месте. Отдохнем. Мы устали. Вот и все.
Чайник, висевший над костром, заплевался и выфыркнул пену в огонь.
Командор вздрогнул от неожиданности и сердито бросил Марине:
— Занималась бы ты своим делом.
— Ребята, давайте пить чай. А? Выпьем чаю, где же кружка, сердцу будет веселей! — пропела Марина. — Ну, подсаживайтесь.
— Не хочу, — сказал Тимофей.
Дзолодо подполз к огню:
— Чай не пьешь — откуда сила? Чай попил — работа сгнила! Налей-ка мне, Марина.
— Тим, не бунтуй, — сказал Петр. — Ну, сорвалось…
— Я правда не хочу, — не очень убедительно проговорил Тимофей.
Марина налила полную кружку и отнесла ее упрямцу:
— И чтобы без капризов!
— Ну, чего вы? Приду сейчас…
Как всегда во время ужина, Петр включил транзистор. Передавали веселую музыку. Муслим Магомаев пел песню Бабаджаняна о Москве, написанную в ритме твиста, потом исполнили «Черного кота». Марина отбивала такт ложкой по кружке. Дзолодо поманил ее пальцем и громко сказал на ухо:
— Сиди смирно! А то командор увидит, что ты веселая, — завтра еще какое-нибудь поручение даст. Тсс!
Петр засмеялся, и все тоже.
Потом долго варили кашу. Ели ее полусонные.
Утром Марина поднялась первой. Костер еще тлел. Подбросив валежника, она достала из кармашка куртки зеркальце и долго рассматривала свое лицо, распухшее от бесчисленных укусов мошки. Оно показалось ей просто безобразным.
Спрятав зеркальце, Марина занялась хозяйственными делами, позавтракала первой, потом подняла ребят и сказала, что уходит на разведку.
— Делай зарубки по пути. Мы выступим через час, а ты можешь не возвращаться в лагерь. Бей тропу и жди нас за заломом, — сказал Петр.
Не прошло и получаса, как Марина показалась на скальном гребне.
— Эй! Эй, сюда! Мальчишки! — издали закричала она.
— Жди нас там, у реки! — приказал Петр.
Но Марина побежала к лагерю.
— Балда! — Командор безнадежно махнул рукой. — Стояла бы да ждала. — Но, увидев нахмурившегося Тимофея, Петр добавил: — А… Ну не умею я с девицами обходиться, Тим. Я же не со зла, так…
Марина остановилась перед ними, махала руками. У нее перехватило дыхание от быстрого бега, и она не могла произнести ни слова. Потом помотала головой и прошептала:
— Пожар…
— Чего? — недоверчиво протянул командор.
— Там, ниже по течению, — пожар!
Теперь Косых увидел дым пожара, едва поднялись над аэродромом. Так, по крайней мере, считал он, хотя в знойном мареве, дрожавшем над тайгой, вряд ли можно было разглядеть пал за двести километров. Он был уверен в том, что видит и дым и яркую полоску пламени. Косых считал: начальник поступил неправильно, послав его на розыски заблудившихся туристов, и дав приказ в случае особой необходимости совершить прыжок для оказания помощи.
«Заблудились… Как бы не так! — хмыкал Антон. — Убежали! Запрятались поодаль. Отсиживаются. Потом ночью проскочат в город».
Вчера они до полной темноты рыскали на малой высоте вдоль берегов реки Солнечного луча, где должны были находиться туристы.
Глянув вниз, Косых с удивлением заметил едва ли не под крылом, чуть позади, аэродром, с которого они взлетели, полосатый — черно-белый — колпак конуса и раздраженно поглядел в обтянутый кожаным шлемом затылок пилота, будто тот был виноват в тихоходности самолета.
