Он повернулся к молча слушавшему Лазо.
— На Светланской пулеметы видел?
— Видел. Что еще?
— Все японские резиденты срочно перебрались на корабли. Приказ. Казармы обкладывают мешками с песком. Ну и… патрули усилены. Это уж как водится.
— А у нас двадцать патронов на бойца… Выть хочется! — гневно произнес Сибирцев.
— Что в комиссии? — спросил Лазо.
Роман Цейтлин в недоумении поднял плечи, развел руками.
— То есть лучше требовать нельзя. Вежливость, улыбки. Больше того, мне они прямо заявили: пребывание войск на Дальнем Востоке не имеет никакого политического замысла по отношению к России. Слушаю и радуюсь. И — вдруг! Еду сейчас с Первой речки — возле станции стоят орудия. О-ру-дия! Это что же такое? На Эгершельде полно солдат. На Тигровой горе какие-то учения…
В соседней комнате отчаянно затрезвонил телефон. Все переглянулись. Луцкий, крепко стуча каблуками, направился к аппарату.
Он вернулся бледный.
— Это Медведев. У него истерика. Японцы только что предъявили управе ультиматум.
На этот раз генерал Оой не стал приглашать председателя управы для беседы. К Медведеву явились двое представителей японского командования. Документ, который они ему вручили, назывался никак не ультиматумом, а заявлением, но требования были сформулированы жестко: обеспечить японские войска квартирами и продовольствием, не стеснять свободы тех русских, которые обслуживают японцев, разоружить корейские отряды и. вообще прекратить все враждебные действия, угрожающие безопасности японских войск.
— Японское командование настаивает на немедленном ответе, — заявил, откланиваясь, вежливый майор.
Нет, Медведев правильно назвал это наглое заявление ультиматумом. Японцы требовали контроля за всей политической жизнью в Приморье и хотели легализации белогвардейских формирований.
— Наглецы! — подытожил Луцкий. — Теперь они будут нажимать. Не остановятся! Их уже ничто не остановит.
Его слова прозвучали, как приговор.
— Неужели они все же решатся? — проговорил Лазо. — Нам бы хоть успеть эвакуировать Военный совет!
Всей пятерней Всеволод залез в свою шевелюру.
— Боюсь, не успеем. Американцы уже разводят пары. А у нас еще Совет заседает.
Луцкий словно не слышал его слов. Он раздумчиво заявил:
— Вот что подозрительно: японские солдаты стали ходить в гости к нашим партизанам. Дарят сахар, чай, виски. Я распорядился в шею не пихать, но никаких подарков не принимать. Но все это, товарищи, тревожно, тревожно…
В полном молчании они загляделись на роскошный вид, открывавшийся из широкого окна. По морю бежали нескончаемой чередой белые барашки, на Тигровой горе величаво колыхалось красное полотнище. Флаг на горе подняли перед мартовской демонстрацией. В те дни казалось, что победа так близка, до нее рукой подать. И вот разительным образом все переменилось!
— Пока заседает Совет, — заявил Лазо, — никто из нас не тронется с места. Мы не имеем права. Это наш долг. Когда-то еще придется!
— Сережа, выгляни в окно. Скорее, скорее! Глянь на Тигровую гору. Это что же делается?
С ребенком на руках Лазо подошел к раскрытому окну. На Тигровой горе, в синем ярком небе, ветер трепал белое полотнище с большим красным пятном посередке — японский флаг. Наглецы! Ребенок на руках притих, обхватил ручонками за шею. Теплое тельце дочки приятно оттягивало руки. Как мало приходится бывать в семье, все некогда, все некогда. Сегодня, перед первым заседанием Владивостокского Совета, он специально встал пораньше, чтобы лишнюю минуту повозиться с ребенком. И — вот!
— Оля, возьми-ка ее. Мне надо позвонить. Где тут телефон?
Роман Цейтлин с первых же слов обрадовал его, сказав, что заседание комиссии прошло спокойно, присутствовали генералы Оой и Такаянаги, договорились сегодня подписать соглашение. Японцы почему-то придают этой процедуре чрезвычайное значение: из Японии специально приезжает видный дипломат Мацудайра.
— Вы дали заверение, что Советская власть на Дальнем Востоке не будет установлена? Что вся власть как была, так и останется у областной управы?
— Конечно.
— А этого дипломата видели?
— Еще нет. Но сегодня обязательно увижу. По-моему, Сергей Георгиевич, все идет, как надо. Подписывая соглашение, мы выбиваем у них из рук последний козырь. Поводов для военного конфликта больше нет.
