Огненная кровь - страница 4

– Молчать, смерд! – прошипел голос из-под забрала. Глаза в прорезях шлема снова словно полыхнули оранжевым. Рука в латной перчатке легла на рукоять огромного цвайхандера[4], который князь носил у пояса, как какой-нибудь палаш. Старшина понял, что пропал. Но тут же услышал, как за его спиной вскочили алебардисты. Звякнули, по меньшей мере, дюжина клинков, выхваченных из ножен. Бамбер про себя поразился тому, как дружно солдаты поспешили ему на помощь, несмотря на его вечное бурчание и придирки. И несмотря на страх перед тем, кого они считали дьявольским отродьем.

Князь помедлил, потом отпустил рукоять меча. Тяжелая гарда лязгнула об оковку ножен. Затаивший дыхание Бамбер медленно выдохнул.

– Завтра, – обрывисто, словно вбивая каждым словом гвоздь, проговорил князь, – по моим расчетам, мы достигнем цели. Вы нужны мне для последнего боя. Потом я расплачусь с каждым из вас звонкой монетой – и можете идти на все четыре стороны! Но до тех пор я не желаю слышать ни слова за моей спиной, если дорожите головами!

Солдаты замерли, не решаясь приблизиться. Первый порыв прошел, и к ним вернулся страх. Бамбер чувствовал этот страх своей спиной.

– Далее! – Плюмаж на шлеме князя качнулся, когда тот оглядел людей. – Со вчерашнего дня я требовал на каждой стоянке замораживать оружие и держать его ледяным весь следующий день! Это было оговорено, и за это была назначена отдельная плата! Для вас что, мои приказы не имеют силы? Я должен платить вам просто так?

Пехотинцы заворчали, и Бамбер вдруг вспомнил, что и сам не исполнил идиотский приказ этим вечером. Он потупился и снова поклонился князю, признавая свою вину.

– Будет исполнено, господин. Простите нас, господин.

Князь помолчал. Потом добавил, при этом голос его был почти спокоен.

– Один день! Еще один день я требую от вас повиновения! После этого можете убираться ко всем чертям!

Рыцарь стремительно развернулся и ушел. Бамбер вздохнул. Потом с благодарностью сказал, поворачиваясь к отряду:

– Спасибо, братцы.

Солдаты с лязгом бросили мечи в ножны. На всех лицах читался все тот же страх. Баран вышел вперед и, скривившись, как от боли, проговорил, глядя вслед удалявшемуся князю:

– Уходить надо, старшина. Чую я, ввязались мы на этот раз во что-то… Кабы не пожалеть потом…

Многие закивали, но к Бамберу уже вернулось присутствие духа. Он хмуро оглядел людей и твердо сказал:

– Мы останемся. И отработаем наши деньги завтра, как положено. А потом я буду обходить замок этого дьявола за десять лиг. – Он махнул рукой двоим парням: – Растопите снега и налейте бадью!

Алебардисты набили котел снегом и, дождавшись, когда он растает, наполнили глубокую деревянную бадью. Пехотинцы по очереди стали макать в нее клинки мечей и лезвия алебард. От ночного холода теплая вода моментально замерзала на стали. Когда солдаты закончили непонятный для всех обряд, арбалетчики забрали бадью и стали макать в воду наконечники бельтов[5]. Старшина распределил посты и приказал остальным ложиться спать. Алебардисты прижались друг к другу, укладываясь вокруг костров на набросанный лапник. Бамбер устроил себе лежак, завернулся плотнее в просохший, наконец, шерстяной плащ и стал смотреть на звезды.

Ему не по душе был этот поход. Не по душе был князь, никогда не снимающий полного доспеха. С души воротило от его тощего обтрепанного слуги, замотанного в свою рясу и тряпье так, что никто никогда не видел его морды. Но больше всего Бамбера угнетало душегубство женщин. Он, как и все, исправно молился, имел веру, но к охотникам на ведьм из церковников относился с презрением. Ему всегда казалось, что в их рвении больше виновата ненависть к женскому полу от долгого воздержания, нежели вера. Конечно, он был наемником, и в селениях, в которых им доводилось бывать, сам частенько пользовал местных бабенок, не успевших укрыться от вечно похотливой солдатни. Но при этом никогда не замерзали в снегу неподвижные, изувеченные непогребенные тела в разорванных и окровавленных платьях, какие оставались после того, как слуга князя проводил над пленницами свои ритуалы, неведомые никому, кроме его хозяина. Засыпая под перекличку постовых и приглушенные крики продолжавшей мучиться женщины, Бамбер подумал, что завтра, наконец, он избавится от этого ярма и этого кошмара.