То и дело товарищи кричали мальчикам:
— Огнам и Рамат! Огнам и Рамат! Халат-халат!
Саша и Петя остались в одиночестве. Конечно, после долгого триумфа в классе осенью, когда лейтенант лежал в больнице, одиночество оскорбляло их. Но так как их головы были до отказа набиты разными тайнами и так как их тайны всех интересовали, то они мужественно и даже гордо переносили оскорбления по своему адресу.
Когда мальчики оказались далеко от берега, Саша надел поверх шапки и пальто простыню. Веревочкой Петя стянул простыню вокруг воротника.
— Ну, иди! Я отвернусь. Когда сосчитаю до полтысячи, буду искать.
Взяв Рама за поводок и поставив его мордой к берегу, Петя начал считать:
— Раз, два, три, четыре, пять…
Саша побежал. Простыня, как белый рыцарский плащ, развевалась за его спиной.
Метрах в сорока виднелась гладкая полоска льда. За льдом сугробы. Там он спрячется.
— …Четыреста девяносто восемь. Четыреста девяносто девять. Пятьсот! — честно досчитал Петя и обернулся. Бр! Стоять на месте холодно.
Саши не было видно.
— Да вот же след! — На снегу были ясно видны следы Сашиных бурок.
Петя и Рам побежали по следу. Но вскоре след пропал. На ледяной глади ничего не видно.
— Ищи! Ищи!
Собака суетливо забегала. Потом, принюхавшись, помчалась к сугробам.
За большим сугробом на корточках сидел Саша, закутавшись в простыню. Он был едва заметен.
Завидя «пограничника» с собакой, он бросился бежать, ловко перескакивая через сугробы.
«Пограничник» отставал. «Ему что! Пальто короткое… А мне мама на рост сшила», — злился Петя.
— Стой! Стрелять буду! — Петя нацелился из ружья.
«Нарушитель» продолжал удирать.
«Пограничник» спустил собаку с поводка.
— Возьми его! Возьми!
Обрадованный Рам резво припустил за «перебежчиком». Догнал его, ухватил зубами за простыню.
— Ура! Наша взяла! — заорал Петя в восторге.
Прошло, должно быть, около часу с тех пор, как началась игра. Горизонт скрылся за серой, скучной мглой. Темные, распухшие тучи, казалось, прижались к самой земле. Снежинки сперва робко, потом все смелее и смелее закрутились над морем.
Друзья поменялись ролями. Петя стал «перебежчиком». Он подвернул злосчастное пальто, запихав полы за кушак, и сразу сделался похожим на извозчика в широкой поддевке.
Наконец, Петя был схвачен.
— Ой, как темно! Попадет нам от Анны Федоровны, — забеспокоился он. — Ну, пошли.
С решительным видом Петя двинулся вперед.
— Петя, нам в другую сторону. Берег там! — Саша показал в противоположную сторону. — Я хорошо помню.
Огней на берегу за густой пеленой снега не было видно.
— Нет, в ту!
— Нет, в эту!
Поспорив, Саша все же согласился итти туда, куда показывал Петя.
Мальчики пошли по ледяной площадке, запорошенной снегом.
— Тут должны быть наши следы, — заявил Петя.
Мальчики присмотрелись. Следов на сугробах не было. Значит, дальше. Они шли еще минуты три. Опять ничего нет. Снег здесь лежал ровно. Сугробы кончились. Мальчики напряженно вглядывались в даль. Ничего не видно.
— Петя! И так к чаю здорово опоздали. Давай поворачивать. Говорил я тебе, что в ту сторону.
Беспокойство овладело ими. Что они скажут Анне Федоровне? Пошли на полчасика, а сами застряли. Да еще наврали ей, что идут с Рамом прогуляться. Им было жарко и неудобно в тяжелых ватных пальто. Ноги глубоко проваливались в снег.
Вскоре мальчики опять остановились. Ошиблись. Если бы берег был в этой стороне, они уже вышли бы к нему.
— Эх! Вот был бы у нас компас! — вздохнул Петя. — Тогда не заблудились бы…
Щеки пощипывал мороз. Тело остывало все больше и больше. Поднявшийся ветер швырял колючий снег прямо в лицо.
Тревога мальчиков росла.
— Ты не боишься?
— Я-то? — бодро ответил Саша. — Ничуточки.
Рам покорно бежал рядом.
Мальчики шли и шли. Сколько они прошли, они не знали. Может быть, три километра, может быть, пять…
Ветер свистит в ушах, вздымая облака снежной пыли. Мороз забирается под пальто, стынет спина. Ноют от холода руки, уши, нос…
Петя молчал. Его одолевали невеселые мысли. Вдруг они замерзнут? Он никогда-никогда не увидит ни своей квартиры, ни школы, ни больничного сада. Ничего… Даже Несвижского.
Он ясно вспомнил, как мама в белом берете стоит на платформе и машет ему, Саше и Анне Федоровне. Потом мама исчезла. Осталась только ее рука в яркой деревенской варежке.