Уж как ему эта моя история пришлась по сердцу!!
— Нет, нет! И не говорите! Вы совсем не безнадежны… — хохотал он. — Я даже не предполагал.
Я ничего вроде и не выпил, но бутылка кончилась.
— Так вот, — произнес он, с удовлетворенной укоризной отметив ее совершенную пустоту, — и я вам тоже ставлю «пять». Не знаю уж, где вы это подсмотрели, но самый сложный вопрос сумели задать… Вы и не представляете, сколько я над этим бьюсь. Но в пейзаже на все есть ответ, даже на то, для чего человек, но почему «по образу и подобию» — нет ответа.
Теперь он осматривал дно стакана, так и так поворачивая.
— А для чего, собственно, создан человек? Это тоже вопрос весьма живописный. Почему художников тоже зовут творцами? Конечно, преувеличение, лучше было, когда — мастер… Художника в полном смысле никак творцом не назовешь. Он в лучшем случае пересоздал, но не создал. Но и Творец, хотя это его никак не исчерпывает, не есть ли величайший художник?.. «В начале было Слово…» А собственно, и не слово, а логос, знание… Значит, образ мира существовал раньше мира, до акта Творения? И это был не просто образ мира, даже божественный… Образ — был богом!.. Понимаете, с чем мы имеем дело? С художником. Всегда сначала образ, а потом картина. Это основа эстетики. Но картина ведь всегда для кого-то, для кого-то, кто способен понять или оценить. Ну, оценка наша, допустим, ему не важна. Он выше этого… А вот не верю, что не важна наша оценка! Не то, что мы похвалим, а то, что — поймем! Понимание, неодиночество — в этом смысл Творения, как и художественного создания. Чистым искусством, надо полагать, он не занимался. Да и никто, если вникнуть, не занимался. Это гордыня — искусство для искусства, унижение паче гордости. Все жаждут понимания, кто создает. А так, не понятно ли происхождение человека и зачем человек? Видеть Творение! Не только пользоваться им и составлять его, как и всякая Божья тварь, но — видеть! То есть понять и постичь. Поэтому, надо полагать, и создал он нас «по образу и подобию»… Иначе этого не понять, зачем уж человека — «по образу и подобию», чего ради? Не может же Творец боготворить сам себя, чтобы копировать венец Творения с себя же?..
Он окончательно перевернул стакан как доказательство.
— А кто тот, для кого создается картина? Ну, обычная картина?..
— Народ, — сказал я, — люди… — уточнил я, и опять неточно.
— Заказчик! — вскричал Павел Петрович.
— Кто же у самого Бога заказчик? — очень удивился я.
— А образ мира, который раньше мира? Но это я только предполагаю… Это не так, но… А ведь и заказчик раньше художника, а?
Он торжествовал, будто подсказывал ответ уже не мне, а самому Богу.
Мне нечего было ему ответить. Я мог лишь кивнуть.
— Если бы я мог поставить так вопрос, — глубокомысленно сказал я, — то я бы поставил его именно так… — Про себя же я решал задачу: переводил крепость «Кавказа» в крепость «Русской», чтобы уточнить объем выпитого Павлом Петровичем в водочном эквиваленте. Я почти сосчитал, но не был уверен в последних пятидесяти граммах: 0,75 или 0,8 был «Кавказ»? Именно посреди этих пятидесяти граммов проходила в моих расчетах граница меньше литра или больше литра.
— Есть одна любопытнейшая гипотеза на этот счет… — мечтательно сказал Павел Петрович. — Даже не гипотеза, а миф, но боюсь, что нам его будет уже не потянуть.
Судя по тому, как я стремительно обиделся насчет своих умственных способностей, литр моим старшим другом был уже выпит…
— Вы не так меня поняли, — ласково читал мои мысли Павел Петрович. — Я не вас, а себя имел в виду… Собачьи-то деньги у меня все вышли…
Как я обрадовался повороту! Я просто не смел сам предложить… Но у меня — были, были! Хотя тоже немножко «собачьи», не то на туфельки ребенку, не то… уж не помню. Какая разница! Были, есть, будут!
— Только где вы сейчас возьмете?
— Это не беспокойтесь, — сказал Павел Петрович. — Этого хватит, — сказал он, забирая у меня пятерку. (Я вытащил их три, все, какие у меня были…) — Этого хватит, — сказал он, забирая и вторую и внимательно и заботливо провожая взглядом третью, дабы я не опустил ее мимо кармана.
