— Не откажите?
— Я не пью.
— И давно?
— С некоторых пор.
— Ну, это не страшно.
— Я портвейна не пью… — настаивал было я.
— А вы не пейте. Я ж не вынуждаю, — ласково сказал он, стакан оказался сам в моей руке, и меня обдало жаром его непонятной власти.
— Вы — гений… — прошептал я.
— Гений и злодейство — две вещи… Гениев сейчас нет. Они не работают. Нельзя написать лишь шедевр, с которым остаются. Нельзя одну Джоконду… Нельзя написать сразу избранное, не правда ли?
— О да! Вы правы.
— Перепроизводство — условие гения. Кому нужен тридцатый том Диккенса? Или девяностый Толстого? Что они, в двенадцатом не выразились, что ли? Нам бы не хватило?
— Кажется, вы перегибаете?
— Перегибаю. Так я ж не в ЖЭКе. Я не правильно, а — правду хочу сказать. Вам достаточно Дон Кихота из всего Сервантеса, Гамлета из всего Шекспира?.. Вот вы, профессионал, сколько прочли книг?
— А сколько картин вы не видели? В Лувре, в Прадо, в наших запасниках?
В наш век есть книги, передвижные выставки… Нам как бы проще. Хотя картины не картинки, чтобы их смотреть. Их увидеть надо.
— Вот книгу и надо прочесть.
— А я и спрашиваю: сколько книг вы прочли?
— Да я «Дон Кихота»-то не прочитал…
— А «Гамлета»?
— Его прочитал. Недавно.
— Сколько вам было?
— Сорок.
— Спасибо. А Библию?
— Что вы меня допрашиваете?!
— Да вы не сердитесь… Я Ван Дейка от Ван Эйка отделил еще позже. Узнал, что такой был, Ван Эйк, представляете?
— Старший или младший? — Тут уж я обнаглел.
— А вы будто знаете! — насупился он. — Вы тоже только одного знаете, а про второго слышали. Я же вас не спрашиваю, что Ван Эйк написал! Чтобы вы в Благовещеньях не запутались… Я думал, вы человек, что с вами говорить можно.
Он не на шутку обиделся. Разочаровался он.
— Ладно, — согласился я, — в двадцать семь лет. В двадцать семь лет я впервые Евангелие прочел. И то от одного Матфея. А Ветхий Завет так и не прочел, кроме псалмов и Екклесиаста. Но с тех пор при себе держу.
— Раскрываете и закрываете?
— Раскрываю и закрываю. — Он мне положительно нравился.
— Вы крещеный?
Я задумался с ответом.
— Тогда по половине?
— Ну разве что… — замямлил я. — По половинке.
— Так вы ж не пьете? Вы не пейте, я не обижусь… Моцарт — гений? — спросил он, приняв.
— Вот уж гений!
— Всё-всё — гений?
— Всё-всё — гений.
— И вы всё слушали?
— Ну не все. Но много. Сколько удавалось.
— А вы знаете, сколько вещей его вообще исполняется?
Я не знал. Уж больно он таинственно спросил.
— Десять процентов! — Он не в силах был сдержать ликования.
— Да ну! — я был изумлен.
— Вот! Перепроизводство — это еще одно свидетельство невоплощенности гения, уже по горизонтали. Чего ему гнать да гнать, если он уже воплотился?
— А — кушать? — тут уж я его подловил. — А «не продается вдохновенье»?
— М-да, — тут он вздохнул. — Вы знаете, во что обходился Моцарту новый камзол?
— Этого не знаю.
— В симфонию!
Стояла полная ночь. Во всяком случае, здесь, в овраге. Мы дышали друг другу в лицо. Мы осветили их, прикуривая. На лбу его вздулся драгоценно комарик.
— Вы позволите? — И я стукнул его по лбу.
— Спасибо.
И мы полезли к выходу, там еще светлело разбавленными чернилами небо.
— Вы бы видели этот камзол! — пыхтел он снизу. — Это же райская птица! «Взгляни на лилию, как она одета!» Не хуже был вынужден одеваться и Моцарт…
— А как же… при дворе… — с пониманием отозвался я.
Мы вышли к строительной площадке. Там было лысо и неожиданно светло. Внизу осталась совсем уже ночь. Особенно светлела колокольня в лесах, а звонница даже будто светилась отдельным, сквозящим светом. «Изумительно!» — хотел уже воскликнуть я, как бы забыв о новом друге, все-таки — кому-то…
— О да! — сказал он мне в затылок. — Наша, русская, готическая, недействующая… Хотите внутрь?
Я хотел. Он чувствовал себя здесь уверенно. Он имел к этому всему какое-то отношение.
В двери торчал огромный кованый ключ. Но дверь была заперта и изнутри. Он потряс ее и постучал. С карканьем с колокольни снялись вороны. Небо от них еще побелело.
— Сейчас откроет, — сказал он, еще раз постучав.
С реки, обозначив пустоту сумерек, продудела по-бычьи баржа. Потянуло листвяным дымком, словно от этого прощального мычанья.