Рю едва заметно улыбнулся - Ника никогда не пользовалась в мета-речи готовыми образами из библиотек, рисовала все тут же, при вас и для вас. Рю мог назвать все особенности ее личного акцента: много красного, фоном - все оттенки синего, и обязательно где-то мелькнет умышленным диссонансом крохотное изумрудное пятнышко. Реконструктор улыбнулся именно потому, что заметил в хвосте соловья одинокое зеленое перышко. Ника обычно сосредотачивалась на ощущениях плеч, ступней и ладоней, тогда как все выдавали только перцепции кончиков пальцев. В ее фразах никогда не было жарко, только легкая живительная прохлада. Еще у нее всегда пахло ягодами, а где-то на фоне едва различимо перезванивались бубенцы. Каждый раз, оказываясь рядом с Никой, Рю неосознанно начинал прислушиваться. Иногда она прятала звон поглубже - бубенцы могли обнаружиться в воспоминаниях только что нарисованной коровы или в книге с фотографиями музыкальных шкатулок - стоило вынуть их из картинки, как шкатулки начинали играть. Сейчас Рю обнаружил звон в звуках ее голоса - каждая фраза была завернута в прозрачную, едва различимую обертку озорных бубенцов.
Ее мета-речь засасывала в себя, скрывая от внешнего мира. Вилась тропинка прагматики, тут и там взвивались вверх спиральные лесенки ассоциаций. Разноцветными капиллярами серпантина стягивали небо и землю внутренние аллюзии, шумел в деревьях-интенциях переменчивый ветерок настроения. Редкие вербальные островки связывались навесными мостами метафор, и везде - внизу и вверху - колыхался океан увиденных Никой снов.
Пытаясь понять эту девушку, Рю разгонял сознание до предела, разделял на отдельные потоки и смотрел ее сны, перебирал как четки ее эмоции, мысли, воспоминания, пока не осознал, что все равно никогда не сможет увидеть ее всю. Это оказалось чертовски огромным - человек. Бесконечным.
Она не любила уходить в офф-лайн. Необходимость изъясняться одними словами она принимала с неодобрением, словно видела в этом некий позорный для человечества анахронизм, вроде поедания сырого мяса или добыванйяогня трением.
- Эй…
Ника, не вставая с пола, бросила ему свой кубик. На всех гранях было написано одно и то же: «Я в Вашем распоряжении, граф».
От стоянки как раз отлетал рейсовый и Флибэти попросил пассажиров подождать. Тяжело дыша после короткой пробежки, они забрались в теплое нутро машины и расселись среди разномастной публики, возжелавшей посетить мертвый город. Знай люди заранее, как много найдется желающих побродить среди развалин, они бы законсервировали не один городок, а целый континент.
Попутчики попались крайне интересные и веселые. Большинство из них только сегодня спустились «на дно» с орбиты, что сильно сблизило их с Флибом. Целое «же» после четверти, к которой они привыкли на станциях, казалось им всем жутко неудобным. Флибэтиджиббет, забыв про все, завел свою извечную пластинку: ну ее, эту Землю, прилетайте к нам на Марс.
Обещал экскурсии, показывал виды с орбиты, раздавал семи-чувствия и лил елей на орбитальную станцию «Хоррор», которую гордо именовал искусственным спутником.
- А почему, собственно, она называется «Хоррор»?
Вопроса этого Флибэти ждал с нетерпением, словно подкарауливал за углом с ножиком. Напустив на себя важный вид, он принялся объяснять, что, мол, Фобос, мол, Деймос и третий, дескать, поэтому - «Хоррор». Всех, кто вздумал бы оспаривать логику названия, Флиб готов был встретить аргументами, броситься на амбразуру и отстаивать честь. Но спорить никто не решился, и Флибэти, выдержав паузу, предложил всем вместе залезть в сделанную Им самолично инсталляцию под названием «Орбита Марса».
В следующую минуту уютная обстановка транспорта растаяла, и пассажиры попадали на мягкий прозрачный пол станции. Раздалось несколько восхищенных возгласов и пара разочарованных вздохов - их Флибэти, к счастью, не заметил. Малое смотровое кольцо, обладая меньшим радиусом, вращалось быстрее чем основные, чтобы создавать то же самое притяжение в четверть «д». Под пассажирами, расположившимися на полу, проносились то бледно-красная лепешка Марса, то звездное небо с непривычно яркими звездами. Окутанный облаками шарик Земли был едва различим. Отчего-то он казался совсем далеким и чужим.
